Page 32 - Тихий Дон

Сам полез в будку к Петру.
Уже в полночь приехали на хутор Гниловский. Стали у крайнего куренька. Христоня
пошел проситься на ночевку. Не обращая внимания на кобеля, хватавшего его за полы
шинели, он проплюхал к окну, открыл ставень, поскреб ногтем о стекло.
— Хозяин!
Шорох дождя и заливистый собачий брех.
— Хозяин! Эй, добрые люди! Пустите, ради Христа, заночевать. А? Служивые, из
лагерей. Сколько? Пятеро нас. Ага, ну, спаси Христос. Заезжай! — крикнул он,
поворачиваясь к воротам.
Федот ввел во двор лошадей. Споткнулся о свиное корыто, брошенное посреди двора,
выругался. Лошадей поставили под навес сарая. Томилин, вызванивая зубами, пошел в хату.
В будке остались Петро и Христоня.
На заре собрались ехать. Вышел из хаты Степан, за ним семенила древняя горбатая
старушонка. Христоня, запрягавший коней, пожалел ее:
— Эх, бабуня, как тебя согнуло-то! Небось в церкви поклоны класть способно, чудок
нагнулась — и вот он, пол.
— Соколик мой, атаманец, мне — поклоны класть, на тебе — собак вешать способно…
Всякому свое. — Старуха сурово улыбнулась, удивив Христоню густым рядом несъеденных
мелких зубов.
— Ишь ты, какая зубастая, чисто щука. Хучь бы мне на бедность подарила с десяток.
Молодой вот, а жевать нечем.
— А я с чем остануся, хороший мой?
— Тебе, бабка, лошадиные вставим. Все одно помирать, а на том свете на зубы не
глядят: угодники — они ить не из цыганев.
— Мели, Емеля, — улыбнулся, влезая на бричку, Томилин.
Старуха прошла со Степаном под сарай.
— Какой из них?
— Вороной, — вздохнул Степан.
Старуха положила на землю свой костыль и мужским, уверенно-сильным движением
подняла коню испорченную ногу. Скрюченными тонкими пальцами долго щупала коленную
чашечку. Конь прижимал уши, ощеряя коричневый навес зубов, приседал от боли на задние
ноги.
— Нет, полому, казачок, нету. Оставь, полечу.
— Толк-то будет, бабуня?
— Толк? А кто ж его знает, славный мой… Должно, будет толк.
Степан махнул рукой и пошел к бричке.
— Оставишь ай нет? — щурилась вслед старуха.
— Пущай остается.
— Она его вылечит: оставил об трех ногах — возьмешь кругом без ног. Ветинара с
горбом нашел, — хохотал Христоня.

XIV

— …Тоскую по нем, родная бабунюшка. На своих глазыньках сохну. Не успеваю юбку
ушивать — что ни день, то шире становится… Пройдет мимо база, а у меня сердце
закипает… упала б наземь, следы б его целовала… Может, присушил чем?.. Пособи,
бабунюшка! Женить его собираются… Пособи, родная! Что стоит — отдам. Хучь
последнюю рубаху сыму, только пособи!
Светлыми, в кружеве морщин, глазами глядит бабка Дроздиха на Аксинью, качает
головой под горькие слова рассказа.
— Чей же паренек-то?
— Пантелея Мелехова.