Page 479 - Тихий Дон
P. 479

кобель, когда он, Григорий, хозяин, вольный и в жизни его и в смерти, подходил к нему и
               кобель, падая на спину, оголял молодые резцы, бил пушистым рыжим хвостом…
                     Пантелей  Прокофьевич  все  тем  же  незнакомым  Григорию  голосом  спросил:  может,
               гости хотят вечерять? Тогда он прикажет хозяйке…
                     Ильинична, не дожидаясь согласия, рванулась к печке. Рогач в руках ее дрожал, и она
               никак  не  могла  поднять  чугун  со  щами.  Опустив  глаза,  Дарья  собрала  на  стол.
               Красноармейцы  рассаживались,  не  крестясь.  Старик  наблюдал  за  ними  со  страхом  и
               скрытым отвращением. Наконец не выдержал, спросил:
                     — Богу, значит, не молитесь?
                     Только  тут  подобие  улыбки  скользнуло  по  губам  Александра.  Под  дружный  хохот
               остальных он ответил:
                     — И  тебе  бы,  отец,  не  советовал!  Мы  своих  богов  давно  отправили…  —  Запнулся,
               стиснул брови. — Бога нет, а дураки верят, молятся вот этим деревяшкам!
                     — Так,  так…  Ученые  люди  —  они,  конечно,  достигли, —  испуганно  согласился
               Пантелей Прокофьевич.
                     Против каждого Дарья положила по ложке, но Александр отодвинул свою, попросил:
                     — Может быть, есть не деревянная? Недостает еще заразы набраться! Разве это ложка?
               Огрызок!
                     Дарья пыхнула порохом:
                     — Свою надо иметь, ежели чужими гребуете.
                     — Но, ты помолчи, молодка! Нет ложки? Тогда дай чистое полотенце, вытру эту.
                     Ильинична поставила в миске щи, он и ее попросил:
                     — Откушай сама сначала, мамаша.
                     — Чего мне их кушать? Может, пересоленные? — испугалась старуха.
                     — Ты откушай, откушай! Не подсыпала ли ты гостям порошка какого…
                     — Зачерпни! Ну? — строго приказал Пантелей Прокофьевич и сжал губы. После этого
               он  принес  из  бокоуши  сапожный  инструмент,  подвинул  к  окну  ольховый  обрубок,
               служивший ему стулом, приладил в пузырьке жирник и сел со старым сапогом в обнимку. В
               разговор больше не вступал.
                     Петро не показывался из горницы. Там же сидела с детьми и Наталья. Дуняшка вязала
               чулок,  прижавшись  к  печке,  но  после  того  как  один  из  красноармейцев  назвал  ее
               «барышней» и пригласил поужинать, она ушла. Разговор умолк. Поужинав, красноармейцы
               закурили.
                     — У вас можно курить? — спросил рыжебровый.
                     — Своих трубокуров полно, — неохотно сказала Ильинична.
                     Григорий  отказался  от  предложенной  ему  папироски.  У  него  все  внутри  дрожало,  к
               сердцу приливала щемящая волна при взгляде на того, который застрелил собаку и все время
               держался  в  отношении  его  вызывающе  и  нагло.  Он,  как  видно,  хотел  столкновения и  все
               время искал случая уязвить Григория, вызвать его на разговор.
                     — В каком полку служили, ваше благородие?
                     — В разных.
                     — Сколько наших убил?
                     — На  войне  не  считают.  Ты,  товарищ,  не  думай,  что  я  родился  офицером.  Я  им  с
               германской пришел. За боевые отличия дали мне лычки эти…
                     — Я офицерам не товарищ! Вашего брата мы к стенке ставим. Я — грешник — тоже не
               одного на мушку посадил.
                     — Я  тебе  вот  что  скажу,  товарищ…  Негоже  ты  ведешь  себя:  будто  вы  хутор  с  бою
               взяли. Мы ить сами бросили фронт, пустили вас, а ты как в завоеванную сторону пришел…
               Собак стрелять — это всякий сумеет, и безоружного убить и обидеть тоже нехитро…
                     — Ты мне не указывай! Знаем мы вас! «Фронт бросили»! Если б не набили вам, так не
               бросили бы. И разговаривать с тобой я могу по-всякому.
                     — Оставь, Александр! Надоело! — просил рыжебровый.
   474   475   476   477   478   479   480   481   482   483   484