Page 538 - Тихий Дон

Кудинов при поддержке Сафонова совершает крупнейшую ошибку, принимая
маневрирование красных за чистую монету, идя на ослабление участка, занятого
Мелеховым, Помилуйте, господа! Это же азбука стратегии — оттяжка сил противника для
того, чтобы обрушиться…
— Но резервный полк Мелехову не нужен, — перебил Кудинов.
— Наоборот! Мы должны иметь под рукой часть резервов Третьей дивизии для того,
чтобы в случае прорыва нам было чем заслонить его.
— Кудинов, видно, у меня не хочет спрашивать, дам я ему резерв или нет, —
озлобляясь, заговорил Григорий. — А я не дам. Сотни одной не дам!
— Ну это, братец… — протянул Сафонов, улыбаясь и приглаживая желтый подбой
усов.
— Ничего не «братец»! Не дам — и все!
— В оперативном отношении…
— Ты мне про оперативные отношения не говори. Я отвечаю за свой участок и за своих
людей.
Спор, так неожиданно возникший, прекратил подполковник Георгидзе. Красный
карандаш в его руке пунктиром отметил угрожаемый участок, и, когда головы совещавшихся
тесно сомкнулись над картой, всем стало понятно с непреложной ясностью, что удар,
подготавливаемый красным командованием, действительно единственно возможен на
южном участке, как наиболее приближенном к Донцу и выгодном в отношении сообщения.
Совещание кончилось через час. Угрюмый, бирючьего вида и бирючьей повадки,
Кондрат Медведев, с трудом владевший грамотой, отмалчиваясь на совещании, под конец
сказал, все так же исподлобно оглядывая всех:
— Пособить мы Мелехову пособим. Лишние люди есть. Только одна думка спокою не
дает, сволочь! Что, ежли начнут нажимать на нас со всех сторон, тогда куда деваться?
Собьют нас в кучу, и очутимся мы на ужачином положении, вроде как ужаки в половодье
где-нибудь на островке.
— Ужаки плавать умеют, а нам и плавать некуда! — хохотнул Богатырев.
— Мы об этом думали, — раздумчиво проговорил Кудинов. — Ну что же, подойдет
тугач — бросим всех неспособных носить оружие, бросим семьи и с боем пробьемся к
Донцу. Сила нас немалая, тридцать тысяч.
— А примут нас кадеты? Злобу они имеют на верхнедонцев.
— Курочка в гнезде, а яичко… Нечего об этом толковать! — Григорий надел шапку,
вышел в коридор. Через дверь слышал, как Георгадзе, шелестя сворачиваемой картой,
отвечал:
— Вешенцы, да и вообще все повстанцы, искупят свою вину перед Доном и Россией,
если будут так же мужественно бороться с большевиками…
«Говорит, а про себя смеется, гадюка!» — вслушиваясь в интонации, подумал
Григорий. И снова, как вначале, при встрече с этим неожиданно появившимся в Вешенской
офицером, Григорий почувствовал какую-то тревогу и беспричинное озлобление.
У ворот штаба его догнал Кудинов. Некоторое время шли молча. На унавоженной
площади ветер шершавил и рябил лужи. Вечерело. Округло-грузные, белые, как летом,
лебедями медлительно проплывали с юга облака. Живителен и пахуч был влажный запах
оттаявшей земли. У плетней зеленела оголившаяся трава, и уже в действительности доносил
ветер из-за Дона волнующий рокот тополей.
— Скоро поломает Дон, — покашливая, сказал Кудинов.
— Да.
— Черт его знает… Пропадем, не куря. Стакан самосаду — сорок рублей керенскими.
— Ты скажи вот что, — на ходу оборачиваясь, резко спросил Григорий, — офицер
этот, из черкесов, он что у тебя делает?
— Георгидзе-то? Начальником оперативного управления. Башковитый, дьявол! Это он
планы разрабатывает. По стратегии нас всех засекает.