Page 552 - Тихий Дон

За окном залиловел рассвет, когда хозяйка повела Григория в горницу.
— Будя вам его поить! Отвяжись, чертяка! Не видишь, он не гожий никуда, —
говорила она, с трудом поддерживая Григория, другой рукой отталкивая Ермакова, шедшего
за ними с кружкой самогона.
— Зоревать, что ли? — подмигивал Ермаков, качаясь, расплескивая из кружки.
— Ну да, спать.
— Ты с ним зараз не ложись, толку не будет…
— Не твое дело! Ты мне не свекор!
— Ложку возьми! — падая от приступа пьяного смеха, ржал Ермаков.
— И-и-и, черт бессовестный! Залил зенки-то и несешь неподобное!
Она втолкнула Григория в комнату, уложила на кровать, в полусумерках с
отвращением и жалостью осмотрела его мертвенно бледное лицо с невидящими открытыми
глазами:
— Может, взвару выпьешь?
— Зачерпни.
Она принесла стакан холодного вишневого взвару и, присев на кровать, до тех пор
перебирала и гладила спутанные волосы Григория, пока не уснул. Себе постелила на печке
рядом с девочкой, но уснуть ей не дал Шамиль. Уронив голову на локоть, он всхрапывал, как
перепуганная лошадь, потом вдруг просыпался, словно от толчка, хрипло голосил:

…Да со служби-цы до-мой!
На грудях — по-го-ни-ки,
На плечах — кресты-ы-ы…

Ронял голову на руки, а через несколько минут, дико озираясь, опять начинал:

Да со служб'цы д'мой!..

XLII

Наутро, проснувшись, Григорий вспомнил разговор с Ермаковым и Медведевым. Он не
был ночью уж настолько пьян и без особого напряжения восстановил в памяти разговоры о
замене власти. Ему стало ясно, что пьянка в Лиховидовом была организована с заведомой
целью: подбить его на переворот. Против Кудинова, открыто выражавшего желание идти к
Донцу и соединиться с Донской армией, плелась интрига лево настроенными казаками,
втайне мечтавшими об окончательном отделении от Дона и образовании у себя некоего
подобия Советской власти без коммунистов. Григория же хотели привлечь к себе, не
понимая всей гибельности распри внутри повстанческого лагеря, когда каждую минуту
красный фронт, будучи поколеблен у Донца, мог без труда смести их вместе с их
«междуусобьем». «Ребячья игра», — мысленно проговорил Григорий и легко вскочил с
кровати. Одевшись, он разбудил Ермакова и Медведева, позвал их в горницу, плотно
притворил дверь.
— Вот что, братцы: выкиньте из головы вчерашний разговор и не шуршите, а то погано
вам будет! Не в том дело, кто командующий. Не в Кудинове дело, а в том, что мы в кольце,
мы — как бочка в обручах. И не нынче-завтра обруча нас раздавют. Полки надо двигать не
на Вешки, а на Мигулин, на Краснокутскую, — значительно подчеркивал он, не сводя глаз с
угрюмого, бесстрастного лица Медведева. — Так-то, Кондрат, нечего белым светом мутить!
Вы пораскиньте мозгами и поймите: ежели зачнем браковать командование и устраивать
всякие перевороты, — гибель нам. Надо либо к белым, либо к красным прислоняться. В
середке нельзя, — задавят.
— Разговор чур не выносить, — отвернувшись, попросил Ермаков.