Page 555 - Тихий Дон

обгоняя Григория, с кажущейся медлительностью по бугру поплыла серая тень. Григорий
переводил взгляд с приближающихся дворов Климовки на эту скользящую по бурой
непросохшей земле тень, на убегающую куда-то вперед светло-желтую, радостную полоску
света. Необъяснимое и неосознанное, явилось вдруг желание догнать бегущий по земле свет.
Придавив коня, Григорий выпустил его во весь мах, наседая, стал приближаться к текучей
грани, отделявшей свет от тени. Несколько секунд отчаянной скачки — и вот уже вытянутая
голова коня осыпана севом светоносных лучей, и рыжая шерсть на ней вдруг вспыхнула
ярким, колющим блеском. В момент, когда Григорий перескакивал неприметную кромку
тучевой тени, из проулка туго защелкали выстрелы. Ветер стремительно нес хлопья звуков,
приближая и усиливая их. Еще какой-то неуловимый миг — и Григорий сквозь сыплющийся
гул копыт своего коня, сквозь взвизги пуль и завывающий в ушах ветер перестал слышать
грохот идущей сзади сотни. Из его слуха будто выпал тяжелый, садкий, сотрясающий
непросохшую целину скок массы лошадей, — как бы стал удаляться, замирать. В этот
момент встречная стрельба вспыхнула, как костер, в который подбросили сушняку; взвыли
стаи пуль. В замешательстве, в страхе Григорий оглянулся. Растерянность и гнев судорогами
обезобразили его лицо. Сотня, повернув коней, бросив его, Григория, скакала назад.
Невдалеке командир вертелся на коне, нелепо махая шашкой, плакал и что-то кричал
сорванным, осипшим голосом. Только двое казаков приближались к Григорию, да еще
Прохор Зыков, на коротком поводу завернув коня, подскакивал к командиру сотни.
Остальные врассыпную скакали назад, кинув в ножны шашки, работая плетьми.
Только на единую секунду Григорий укоротил бег коня, пытаясь уяснить, что же
произошло позади, почему сотня, не понесши урону, неожиданно ударилась в бегство. И в
этот короткий миг сознание подтолкнуло: не поворачивать, не бежать — а вперед! Он видел,
что в проулке, в ста саженях от него, за плетнем, возле пулеметной тачанки суетилось
человек семь красноармейцев. Они пытались повернуть тачанку дулом пулемета на
атакующих их казаков, но в узком проулке это им, видимо, не удавалось: пулемет молчал, и
все реже хлопали винтовочные выстрелы, все реже обжигал слух Григория горячий посвист
пуль. Выправив коня, Григорий целился вскочить в этот проулок через поваленный плетень,
некогда отгораживавший леваду. Он оторвал взгляд от плетня и как-то внезапно и четко,
будто притянутых биноклем, увидел уже вблизи матросов, суетливо выпрягавших лошадей,
их черные, изляпанные грязью бушлаты, бескозырки, туго натянутые, делавшие лица
странно круглыми. Двое рубили постромки, третий, вобрав голову в плечи, возился у
пулемета, остальные стоя и с колен били в Григория из винтовок. Доскакивая, он видел, как
руки их шмурыгали затворы винтовок, и слышал резкие, в упор, выстрелы. Выстрелы так
быстро чередовались, так скоро приклады взлетывали и прижимались к плечам, что
Григория, всего мокрого от пота, опалила радостная уверенность: «Не попадут!»
Плетень хрястнул под копытами коня, остался позади. Григорий заносил шашку,
сузившимися глазами выбирая переднего матроса. Еще одна вспышка страха жиганула
молнией: «Вдарют в упор… Конь — в дыбки… запрокинется… убьют!» Уже в упор два
выстрела, словно издалека — крик: «Живьем возьмем! Впереди — оскал на мужественном
гололобом лице, взвихренные ленточки бескозырки, тусклое золото выцветшей надписи на
околыше… Упор в стременах, взмах — и Григорий ощущает, как шашка вязко идет в мягко
податливое тело матроса. Второй, толстошеий и дюжий, успел прострелить Григорию
мякоть левого плеча и тотчас же упал под шашкой Прохора Зыкова с разрубленной наискось
головой. Григорий повернулся на близкий щелк затвора. Прямо в лицо ему смотрел из-за
тачанки черный глазок винтовочного дула. С силой швырнув себя влево, так, что двинулось
седло и качнулся хрипевший, обезумевший конь, уклонился от смерти, взвизгнувшей над
головой, и в момент, когда конь прыгнул через дышло тачанки, зарубил стрелявшего, рука
которого так и не успела достать затвором второй патрон.
В непостижимо короткий миг (после в сознании Григория он воплотился в длиннейший
промежуток времени) он зарубил четырех матросов и, не слыша криков Прохора Зыкова,
поскакал было вдогон за пятым, скрывшимся за поворотом проулка. Но наперед ему