Page 765 - Тихий Дон

— Нет.
— Может, керенки есть? Эти уж больно ненадежные…
— И керенок нету. Хотите, коня своего оставлю?
Хозяин долго соображал, потом раздумчиво ответил:
— Нет. Я бы, конечно, взял лошадь, нам в крестьянстве лошадь — первое дело, но по
нынешним временам это не подходит, не белые, так красные все одно ее заберут, и
попользоваться не прийдется. У меня вон какая-то безногая кобыленка держится, и то души
нет, того и гляди, и эту обратают и уведут со двора. — Он помолчал в раздумье и, как бы
оправдываясь, добавил: — Вы не подумайте, что я такой ужасный жадный, упаси бог! Но
посудите сами, ваше благородие: она пролежит месяц, а то и больше, то подай ей, то прими,
опять же кормить ее надо, хлебец, молочко, какое-то там яичко, мясца, а ведь все это
денежку стоит, так я говорю? Также и постирать за ней надо, и обмыть ее, и все такое
прочее… То моя баба по хозяйству возилась, а то надо возле нее уход несть. Это дело
нелегкое! Нет, вы уж не скупитесь, накиньте что-нибудь. Я — инвалид, видите — безногий,
какой из меня добытчик и работник? Так, живем, чем бог пошлет, с хлеба да на квас
перебиваемся…
С закипевшим глухим раздражением Григорий сказал:
— Я не скуплюсь, добрая твоя душа. Все деньги, какие были, я тебе отдал, я проживу и
без денег. Чего же ты ишо хочешь с меня?
— Так уж и все деньги вы отдали! — недоверчиво усмехнулся хозяин. — При вашем
жалованье у вас их должно быть целые сумки.
— Ты скажи прямо, — бледнея, проговорил Григорий: — Оставите вы у себя больную
или нет?
— Нет, уж раз вы так считаетесь — оставлять ее нам нету резону. — Голос хозяина
звучал явно обиженно. — Тоже, дело это не из простых… Жена офицера, то да се, соседи
узнают, а там товарищи прийдут следом за вами, узнают и начнут тягать… Нет, в таком разе
забирайте ее, может, кто из соседей согласится, возьмет. — С видимым сожалением он
вернул Григорию деньги, достал кисет и начал сворачивать цигарку.
Григорий надел шинель, сказал Прохору:
— Побудь возле нее, я пойду приищу квартиру.
Он уже взялся за дверную скобу, хозяин остановил его:
— Погодите, ваше благородие, чего вы спешите? Вы думаете, мне не жалко бедную
женщину? Очень даже жалко, и сам я в солдатах служил и уважаю ваше звание и чин. А к
этим деньгам вы не могли бы чего-нибудь добавить?
Тут не выдержал Прохор. Побагровев от возмущения, он прорычал:
— Чего же тебе добавлять, аспид ты безногий?! Отломать тебе последнюю ногу, вот
чего тебе надо добавить! Григорий Пантелевич! Дозволь, я его изватлаю, как цуцика, а посля
погрузим Аксинью и поедем, будь он трижды, анафема, проклят!..
Хозяин выслушал задыхающуюся речь Прохора, не прервав его ни словом; под конец
сказал:
— Напрасно вы меня обижаете, служивые! Тут — дело полюбовное, и ругаться,
остужаться нам не из чего. Ну, чего ты на меня накинулся, казачок? Да разве я о деньгах
говорю? Я вовсе не об этой добавке речь вел! Я к тому сказал, что, может, у вас есть какое
лишнее вооружение, ну, скажем, винтовка или какой ни на есть револьвер… Вам все равно
это, иметь или не иметь, а для нас, по нынешним временам, это — целое состояние. Для дома
непременно надо оружие иметь! Вот к чему я это подводил! Давайте деньги, какие давали, и
прикиньте к этому винтовочку, и — по рукам, оставляйте вашу больную, будем глядеть за
ней, как за своей родной, вот вам крест!
Григорий посмотрел на Прохора, тихо сказал:
— Дай ему мою винтовку, патронов, а потом иди запрягай. Нехай остается Аксинья…
Бог мне судья, но везть ее на смерть я не могу!