Page 798 - Тихий Дон

Аксинья вся содрогнулась, охваченная неизъяснимым чувством тоски и страха, и, резко
отшатнувшись от плетня, пошла к дому.
В эту ночь Ильинична поняла, что скоро умрет, что смерть уже подошла к ее
изголовью. На рассвете она достала из сундука рубаху Григория, свернула и положила под
подушку; приготовила и свое, смертное, во что ее должны были обрядить после последнего
вздоха.
Утром Дуняшка, как всегда, зашла проведать мать. Ильинична достала из-под подушки
аккуратно свернутую рубаху Григория, молча протянула ее Дуняшке.
— Что это? — удивленно спросила Дуняшка.
— Гришина рубаха… Отдай мужу, нехай носит, на нем его старая-то, небось, сопрела
от пота… — чуть слышно проговорила Ильинична.
Дуняшка увидела лежавшие на сундуке черную материну юбку, рубаху и матерчатые
чирики — все, что надевают на покойниц, провожая их в дальний путь, — увидела и
побледнела:
— Что это вы, маманюшка, смертное приготовили? Приберите его, ради Христа!
Господь с вами, рано вам об смерти думать.
— Нет, пора мне… — прошептала Ильинична. — Мой черед… Детишек береги,
соблюдай, пока Гриша возвернется… А я уж его, видно, не дождуся… Ох, не дождуся!
Чтобы Дуняшка не видела ее слез, Ильинична отвернулась к стене и закрыла лицо
платком.
Через три дня она умерла. Сверстницы Ильиничны обмыли ее тело, обрядили в
смертное, положили на стол в горнице. Вечером Аксинья пришла попрощаться с покойной.
Она с трудом узнала в похорошевшем и строгом лице мертвой маленькой старушки облик
прежней гордой и мужественной Ильиничны. Прикоснувшись губами к желтому холодному
лбу покойной, Аксинья заметила знакомую ей непокорную, выбившуюся из-под беленького
головного платочка седую прядь волос и крохотную круглую, совсем как у молодой,
раковинку уха.
С согласия Дуняшки Аксинья увела детей к себе. Она накормила их — молчаливых и
напуганных новой смертью, — уложила спать с собой. Странное чувство испытывала она,
обнимая прижавшихся к ней с обеих сторон, притихших детишек родного ей человека.
Вполголоса она стала рассказывать им слышанные в детстве сказки, чтобы хоть чем-нибудь
развлечь их, увести от мысли о мертвой бабушке. Тихо, нараспев, досказывала она сказку о
бедном сиротке Ванюшке:

Гуси-лебеди,
Возьмите меня
На белы крылышки,
Унесите меня
На родимую
На сторонушку…

И не успела закончить сказку, как услышала ровное мерное дыхание детишек.
Мишатка лежал с краю, плотно прижавшись лицом к ее плечу. Аксинья движением плеча
осторожно поправила его запрокинувшуюся голову и вдруг ощутила на сердце такую
безжалостную, режущую тоску, что горло ее перехватила спазма. Она заплакала тяжело и
горько, вздрагивая от сотрясавших ее рыданий, но она даже не могла вытереть слез: на руках
ее спали дети Григория, а ей не хотелось их будить.

IV

После смерти Ильиничны Кошевой, оставшийся в доме единственным и
полновластным хозяином, казалось бы, должен был с еще большим усердием взяться за