Page 802 - Тихий Дон
P. 802
— Нужны прежде всего здоровые люди. Станете здоровым — и вы понадобитесь.
Возьмите рецепт, в аптеке получите хинин.
— Та-а-ак, все понятно. — Кошевой надевал гимнастерку, словно хомут на норовистую
лошадь: все никак не мог просунуть голову в воротник, штаны застегнул уже на улице и
прямиком направился в окружной комитет партии.
…Вернулся в Татарский Мишка председателем хуторского ревкома. Наскоро
поздоровавшись с женой, сказал:
— Ну, теперь поглядим!
— Ты об чем это? — удивленно спросила Дуняшка.
— Все об том же.
— Об чем?
— Председателем меня назначили. Понятно?
Дуняшка горестно всплеснула руками. Она хотела что-то сказать, но Мишка не стал ее
слушать, он оправил перед зеркалом ремень на вылинявшей защитной гимнастерке и
зашагал в Совет.
Председателем ревкома с самой зимы был старик Михеев. Подслеповатый и глухой, он
тяготился своими обязанностями и с превеликой радостью узнал от Кошевого о том, что
пришла ему смена.
— Вот бумажки, соколик ты мой, вот хуторская печать, бери их, ради Христа, —
говорил он с непритворной радостью, крестясь и потирая руки. — Восьмой десяток мне,
сроду в должности не ходил, а тут вот на старости годов пришлось… Это самое ваше
молодое дело; а мне где уж там! И недовижу и недослышу… Богу молиться пора, а меня
председателем назначили…
Мишка бегло просмотрел предписания и приказы, присланные станичным ревкомом,
спросил:
— Секретарь где?
— Ась?
— Э, черт, секретарь где, говорю?
— Секельтарь? Житу сеет. Он, пострели его гром, в неделю раз сюда заходит. Иной раз
из станицы прийдет бумага, какую надо почитать, а его и с собаками не сыщешь. Так и
лежит важная бумага по скольку дней нечитаная. А из меня грамотей плохой, ох, плохой! Со
трудом расписываюсь, а читать вовсе не могу, только и могу, что печать становить…
Сдвинув брови, Кошевой рассматривал ошарпанную комнату ревкома, украшенную
одним стареньким, засиженным мухами плакатом.
Старик до того обрадовался неожиданному увольнению, что даже отважился на шутку:
передавая Кошевому завернутую в тряпицу печать, сказал:
— Вот и все хуторское хозяйство, денежных суммов нету, а насеки атаманской при
Советской власти иметь не полагается. Коли хочешь — свой стариковский костыль могу
отдать. — И протянул, беззубо улыбаясь, отполированную ладонями ясеневую палку.
Но Кошевой не был расположен к шуткам. Еще раз оглядел жалкую в своей
неприглядности комнату ревкома, нахмурился и со вздохом сказал:
— Будем считать, дед, что дела от тебя я принял. Теперь катись отседова к едреной
бабушке, — и выразительно показал глазами на дверь.
А потом сел за стол, широко расставил локти и долго сидел в одиночестве, стиснув
зубы, выставив вперед нижнюю челюсть. Боже мой, каким же сукиным сыном был он все это
время, когда рылся в земле, не поднимая головы и по-настоящему не вслушиваясь в то, что
творилось кругом… Злой донельзя на себя и на все окружающее, Мишка встал из-за стола,
оправил гимнастерку, сказал, глядя в пространство, не разжимая зубов:
— Я вам, голуби, покажу, что такое Советская власть!
Дверь он плотно прикрыл, накинув цепку на пробой, зашагал через площадь к дому.
Около церкви встретил подростка Обнизова, небрежно кивнул ему головой, прошел мимо и,
вдруг озаренный догадкой, повернулся, окликнул: