Page 802 - Тихий Дон
P. 802

— Нужны  прежде  всего  здоровые  люди.  Станете  здоровым  —  и  вы  понадобитесь.
               Возьмите рецепт, в аптеке получите хинин.
                     — Та-а-ак, все понятно. — Кошевой надевал гимнастерку, словно хомут на норовистую
               лошадь:  все никак  не  мог  просунуть  голову  в  воротник, штаны  застегнул  уже  на  улице  и
               прямиком направился в окружной комитет партии.
                     …Вернулся  в  Татарский  Мишка  председателем  хуторского  ревкома.  Наскоро
               поздоровавшись с женой, сказал:
                     — Ну, теперь поглядим!
                     — Ты об чем это? — удивленно спросила Дуняшка.
                     — Все об том же.
                     — Об чем?
                     — Председателем меня назначили. Понятно?
                     Дуняшка горестно всплеснула руками. Она хотела что-то сказать, но Мишка не стал ее
               слушать,  он  оправил  перед  зеркалом  ремень  на  вылинявшей  защитной  гимнастерке  и
               зашагал в Совет.
                     Председателем ревкома с самой зимы был старик Михеев. Подслеповатый и глухой, он
               тяготился  своими  обязанностями  и  с  превеликой  радостью  узнал  от  Кошевого  о  том,  что
               пришла ему смена.
                     — Вот  бумажки,  соколик  ты  мой,  вот  хуторская  печать,  бери  их,  ради  Христа, —
               говорил  он  с  непритворной  радостью,  крестясь  и  потирая  руки. —  Восьмой  десяток  мне,
               сроду  в  должности  не  ходил,  а  тут  вот  на  старости  годов  пришлось…  Это  самое  ваше
               молодое дело; а мне где  уж там! И недовижу и недослышу… Богу молиться пора, а меня
               председателем назначили…
                     Мишка бегло просмотрел предписания и приказы, присланные станичным ревкомом,
               спросил:
                     — Секретарь где?
                     — Ась?
                     — Э, черт, секретарь где, говорю?
                     — Секельтарь? Житу сеет. Он, пострели его гром, в неделю раз сюда заходит. Иной раз
               из  станицы  прийдет  бумага,  какую  надо  почитать,  а  его  и  с  собаками  не  сыщешь.  Так  и
               лежит важная бумага по скольку дней нечитаная. А из меня грамотей плохой, ох, плохой! Со
               трудом расписываюсь, а читать вовсе не могу, только и могу, что печать становить…
                     Сдвинув  брови,  Кошевой  рассматривал  ошарпанную  комнату  ревкома,  украшенную
               одним стареньким, засиженным мухами плакатом.
                     Старик до того обрадовался неожиданному увольнению, что даже отважился на шутку:
               передавая Кошевому завернутую в тряпицу печать, сказал:
                     — Вот  и  все  хуторское  хозяйство,  денежных  суммов  нету,  а  насеки  атаманской  при
               Советской  власти  иметь  не  полагается.  Коли  хочешь  —  свой  стариковский  костыль  могу
               отдать. — И протянул, беззубо улыбаясь, отполированную ладонями ясеневую палку.
                     Но  Кошевой  не  был  расположен  к  шуткам.  Еще  раз  оглядел  жалкую  в  своей
               неприглядности комнату ревкома, нахмурился и со вздохом сказал:
                     — Будем  считать,  дед,  что  дела от  тебя  я  принял.  Теперь  катись отседова  к  едреной
               бабушке, — и выразительно показал глазами на дверь.
                     А  потом  сел  за  стол,  широко  расставил  локти  и  долго  сидел  в одиночестве,  стиснув
               зубы, выставив вперед нижнюю челюсть. Боже мой, каким же сукиным сыном был он все это
               время, когда рылся в земле, не поднимая головы и по-настоящему не вслушиваясь в то, что
               творилось кругом… Злой донельзя на себя и на все окружающее, Мишка встал из-за стола,
               оправил гимнастерку, сказал, глядя в пространство, не разжимая зубов:
                     — Я вам, голуби, покажу, что такое Советская власть!
                     Дверь он плотно прикрыл, накинув цепку на пробой, зашагал через площадь к дому.
               Около церкви встретил подростка Обнизова, небрежно кивнул ему головой, прошел мимо и,
               вдруг озаренный догадкой, повернулся, окликнул:
   797   798   799   800   801   802   803   804   805   806   807