Page 853 - Тихий Дон

сожалея о нечаянно сорвавшемся с языка неосторожном признании.
Капарин высыпал из полы на землю остатки зерна, последовал за Григорием.
— Знаете, Мелехов, — сказал он, на ходу сломив ветку боярышника, ощипывая
набухшие тугие почки, — я думаю, что долго мы не продержимся, если не вольемся в
какую-нибудь крупную антисоветскую часть, например — в бригаду Маслака, которая
бродит где-то на юге области. Надо пробиваться туда, иначе нас здесь уничтожат в одно
прекрасное время.
— Зараз разлив. Дон не пустит.
— Не сейчас, но когда вода спадет — надо уходить. Вы думаете иначе?
После некоторого раздумья Григорий ответил:
— Правильно. Надо подаваться отсюда. Делать тут нечего.
Капарин оживился. Он стал пространно говорить о том, что расчеты на поддержку со
стороны казаков не оправдались и что теперь надо всячески убеждать Фомина, чтобы он не
колесил бесцельно по округу, а решился на слияние с более мощной группировкой.
Григорию надоело слушать его болтовню. Он внимательно следил за конем, и как
только тот опорожнил торбу, снял ее, взнуздал коня и подтянул подпруги.
— Выступаем еще не скоро, напрасно вы спешите, — сказал Капарин.
— Вы лучше пойдите приготовьте коня, а то тогда некогда будет седлать, — ответил
Григорий.
Капарин внимательно посмотрел на него, пошел к своей лошади, стоявшей возле
обозной линейки.
Ведя коня в поводу, Григорий подошел к Фомину. Широко разбросав ноги, Фомин
лежал на разостланной бурке, лениво обгладывал крыло вареной курицы. Он подвинулся,
жестом приглашая занять место рядом с ним.
— Садись полудновать со мной.
— Надо уходить отсюда, а не полудновать, — сказал Григорий.
— Выкормим лошадей и тронемся.
— Потом можно выкормить.
— Чего ты горячку порешь? — Фомин отбросил обглоданную кость, вытер о бурку
руки.
— Накроют нас тут. Место подходящее.
— Какой нас черт накроет? Зараз разведка вернулась, говорят, что бугор пустой. Стало
быть, Журавлев потерял нас, а то бы он теперь на хвосте висел. Из Букановской ждать
некого. Военкомом там Михей Павлов, парень он боевой, но силенок у него маловато, и он
едва ли пойдет встречать нас. Отдохнем как следует, перегодим трошки этот ветер, а потом
направимся в Слащевскую. Садись, ешь курятину, чего над душой стоишь? Что-то ты,
Мелехов, трусоват стал, скоро все кусты будешь объезжать, вон какой крюк будешь
делать! — Фомин широко повел рукой и захохотал.
Выругавшись в сердцах, Григорий отошел, привязал к кусту коня, лег около, прикрыв
от ветра лицо полой шинели. Он задремал под свист ветра, под тонкий напевный шорох
склонившейся над ним высокой сухой травы.
Длинная пулеметная очередь заставила его вскочить на ноги. Очередь еще не успела
кончиться, а Григорий уже отвязал коня. Покрывая все голоса, Фомин заорал: «По коням!»
Еще два или три пулемета затрещали справа, из лесу. Сев в седло, Григорий мгновенно
оценил обстановку. Справа над опушкой леса, чуть видные сквозь пыль человек пятьдесят
красноармейцев, развернувшись лавой, отрезая путь к отступлению на бугор, шли в атаку.
Холодно и так знакомо поблескивали над головами их голубые при тусклом свете солнца
клинки. Прямо из лесу, с заросшего кустарником пригорка, с лихорадочной поспешностью
опорожняя диск за диском, били пулеметы. Слева тоже с пол-эскадрона красноармейцев
мчались без крика, помахивая шашками, растягиваясь, замыкая кольцо окружения.
Оставался единственный выход: прорваться сквозь редкие ряды атакующих слева и уходить
к Дону. Григорий крикнул Фомину: «За мной держи!» — и пустил коня, обнажив шашку.