Page 852 - Тихий Дон

В строю прокатился и смолк тихий шумок…
Порядок был как будто восстановлен. Дня три банда рыскала по левобережью Дона,
уничтожая в стычках небольшие отрядики местной самообороны.
В станице Шумилинской Капарин предложил перейти на территорию Воронежской
губернии. Он мотивировал это тем, что там они наверняка получат широкую поддержку
населения, недавно восстававшего против Советской власти. Но когда Фомин объявил об
этом казакам, те в один голос заявили: «Из своего округа не пойдем!» В банде
замитинговали. Пришлось изменить решение. В течение четырех дней банда безостановочно
уходила на восток, не принимая боя, который навязывала ей конная группа, качавшая
преследовать Фомина по пятам от самой станицы Казанской.
Заметать свои следы было нелегко, так как всюду на полях шла весенняя работа и даже
в самых глухих уголках степи копошились люди. Уходили ночами, но едва лишь утром
останавливались где-либо подкормить лошадей — неподалеку появлялась конная разведка
противника, короткими очередями бил ручной пулемет, и фоминцы под обстрелом начинали
поспешно взнуздывать лошадей. За хутором Мельниковом Вешенской станицы Фомину
искусным маневром удалось обмануть противника и оторваться от него. Из донесения своей
разведки Фомин знал, что командует конной группой Егор Журавлев — напористый и
понимающий в военном деле казак Букановской станицы; знал он, что конная группа
численностью почти вдвое превосходит его банду, имеет шесть ручных пулеметов и свежих,
не измотанных длительными переходами лошадей. Все это заставляло Фомина уклоняться от
боя, с тем чтобы дать возможность отдохнуть людям и лошадям, а потом, при возможности,
не в открытом бою, а внезапным налетом растрепать группу и таким образом избавиться от
навязчивого преследования. Думал он также разжиться за счет противника пулеметами и
винтовочными патронами. Но расчеты его не оправдались. То, чего опасался Григорий,
случилось восемнадцатого апреля на опушке Слащевской дубравы. Накануне Фомин и
большинство рядовых бойцов перепились в хуторе Севастьяновском, из хутора выступили
на рассвете. Ночью почти никто не спал, и многие теперь заснули в седлах. Часам к девяти
утра неподалеку от хутора Ожогина стали на привал. Фомин выставил сторожевое охранение
и приказал дать лошадям овса.
С востока дул сильный порывистый ветер. Бурое облако песчаной пыли закрывало
горизонт. Над степью висела густая мгла. Чуть просвечивало солнце, задернутое высоко
взвихренной мглою. Ветер трепал полы шинелей, конские хвосты и гривы. Лошади
поворачивались к ветру спиной, искали укрытия возле редких разбросанных на опушке леса
кустов боярышника. От колючей песчаной пыли слезились глаза, и было трудно что-либо
рассмотреть даже на недалеком расстоянии.
Григорий заботливо протер своему коню храп и влажные надглазницы, навесил торбу и
подошел к Капарину, кормившему лошадь из полы шинели.
— Ну и место для стоянки выбрали! — сказал он, указывая плетью на лес.
Капарин пожал плечами:
— Я говорил этому дураку, но разве его можно в чем-либо убедить!
— Надо было стать в степи или на искрайке хутора.
— Вы думаете, что нападения можно ждать из леса?
— Да.
— Противник далеко.
— Противник может быть и близко, это вам не пехота.
— Лес голый. Пожалуй, увидим в случае чего.
— Смотреть некому, почти все спят. Боюсь, как бы и в охранении не спали.
— Они с ног валятся после вчерашней пьянки, их теперь не добудишься. — Капарин
сморщился, как от боли, сказал вполголоса: — С таким руководителем мы погибнем. Он
пуст, как пробка, и глуп, прямо-таки непроходимо глуп! Почему вы не хотите взять на себя
командование? Казаки вас уважают. За вами они охотно пошли бы.
— Мне это не надо, я у вас короткий гость, — сухо ответил Григорий и отошел к коню,