Page 862 - Тихий Дон

Григорий сдержал обещание — не выдал Капарина. Но вечером незаметно вынул из
капаринской винтовки затвор, спрятал его. «Черт его знает, на что он может ночью
решиться…» — думал он, укладываясь на ночлег.
Утром его разбудил Фомин. Наклонившись, он тихо спросил:
— Ты забрал у Капарина оружие?
— Что? Какое оружие? — Григорий приподнялся, с трудом расправил плечи.
Он уснул только перед рассветом и сильно озяб на заре. Шинель его, папаха, сапоги —
все было мокрое от упавшего на восходе солнца тумана.
— Оружие его не найдем. Ты забрал? Да проснись же ты, Мелехов!
— Ну я. А в чем дело?
Фомин молча отошел. Григорий встал, отряхнул шинель. Чумаков неподалеку готовил
завтрак: он ополоснул единственную в лагере миску, прижав к груди буханку хлеба, отрезал
четыре ровных ломтя, налил из кувшина в миску молока и, раскрошив комок круто
сваренной пшенной каши, глянул на Григория.
— Долго ты, Мелехов, зорюешь нынче. Гляди, солнышко-то где!
— У кого совесть чистая, энтот всегда хорошо спит, — сказал Стерлядников, вытирая о
полу шинели чисто вымытые деревянные ложки. — А вот Капарин всею ноченьку не спал,
все ворочался…
Фомин, молча улыбаясь, смотрел на Григория.
— Садитесь завтракать, разбойнички! — предложил Чумаков.
Он первый зачерпнул ложкой молока, откусил добрых пол-ломтя хлеба. Григорий взял
свою ложку, внимательно оглядывая всех, спросил:
— Капарин где?
Фомин и Стерлядников молча ели, Чумаков пристально смотрел на Григория и тоже
молчал.
— Капарина куда дели? — спросил Григорий, смутно догадываясь о том, что
произошло ночью.
— Капарин теперь далеко, — безмятежно улыбаясь, ответил Чумаков. — Он в Ростов
поплыл. Теперь, небось, уже возле Усть-Хопра качается… Вон его полушубочек висит,
погляди.
— На самом деле убили? — спросил Григорий, мельком глянув на капаринский
полушубок.
Об этом можно было бы и не спрашивать. И так все было ясно, но он почему-то
спросил. Ему ответили не сразу, и он повторил вопрос.
— Ну, ясное дело — убили, — сказал Чумаков и прикрыл ресницами серые,
женственно красивые глаза. — Я убил. Такая уж у меня должность — убивать людей…
Григорий внимательно посмотрел на него. Смуглое, румяное и чистое лицо Чумакова
было спокойно и даже весело. Белесые с золотистым отливом усы резко выделялись на
загорелом лице, оттеняя темную окраску бровей и зачесанных назад волос. Он был
по-настоящему красив и скромен на вид, этот заслуженный палач фоминской банды… Он
положил на брезент ложку, тыльной стороной ладони вытер усы, сказал:
— Благодари Якова Ефимыча, Мелехов. Это он спас твою душеньку, а то бы и ты бы
зараз вместе с Капариным в Дону плавал…
— Это за что же?
Чумаков медленно, с расстановкой заговорил:
— Капарин, как видно, сдаваться захотел, с тобой вчера об чем-то, долго
разговаривал… Ну, мы с Яковом Ефимычем и надумали убрать его от греха. Можно ему все
рассказывать? — Чумаков вопросительно посмотрел на Фомина.
Тот утвердительно качнул головой, и Чумаков, с хрустом дробя зубами
неразварившееся пшено, продолжал рассказ:
— Приготовил я с вечеру дубовое полено и говорю Якову Ефимычу: «Я их обоих, и
Капарина и Мелехова, дочушкой порешу». А он говорит: «Капарина кончай, а Мелехова не