Page 859 - Тихий Дон

выстиранное бельишко, сказал:
— Хочу с вами поговорить наедине… Давайте присядем.
Они сели на поваленный бурей, обопревший ствол тополя.
Капарин, глухо покашливая, спросил:
— Как вы смотрите на выходку этого идиота? Я искренне благодарю вас за
вмешательство. Вы поступили благородно, как и подобает офицеру. Но это ужасно! Я
больше не могу. Мы — как звери… Сколько дней уже, как мы не ели горячего, и потом этот
сон на сырой земле… Я простудился, бок отчаянно болит. У меня, наверно, воспаление
легких. Мне очень хочется посидеть у огня, поспать в теплой комнате, переменить белье… Я
мечтаю о чистой, свежей рубашке, о простыне… Нет, не могу!
Григорий улыбнулся:
— Воевать хотелось с удобствами?
— Послушайте, какая это война? — с живостью отозвался Капарин. — Это не война, а
бесконечные кочевки, убийства отдельных совработников, а затем бегство. Война была бы
тогда, когда нас поддержал бы народ, когда началось бы восстание, а так это — не война,
нет, не война!
— У нас нету другого выхода. Не сдаваться же нам?
— Да, но что же делать?
Григорий пожал плечами. Он сказал то, что не раз приходило ему на ум, когда он
отлеживался тут, на острове:
— Плохая воля все-таки лучше хорошей тюрьмы. Знаете, как говорят в народе: крепка
тюрьма, да черт ей рад.
Капарин палочкой чертил на песке какие-то фигуры, после долгого молчания сказал:
— Не обязательно сдаваться, но надо искать какие-то новые формы борьбы с
большевиками. Надо расстаться с этим гнусным народом. Вы — интеллигентный человек…
— Ну, какой там из меня интеллигент, — усмехнулся Григорий. — Я и слово-то это со
трудом выговариваю.
— Вы офицер.
— Это по нечаянности.
— Нет, без шуток, вы же офицер, вращались в офицерском обществе, видели
настоящих людей, вы же не советский выскочка, как Фомин, и вы должны понимать, что нам
бессмысленно оставаться здесь. Это равносильно самоубийству. Он подставил нас в дубраве
под удар и, если с ним и дальше связывать нашу судьбу, — подставит еще не раз. Он
попросту хам, да к тому же еще буйный идиот! С ним мы пропадем!
— Так, стало быть, не сдаваться, а уйти от Фомина? Куда? К Маслаку? — спросил
Григорий.
— Нет. Это такая же авантюра, только масштабом крупнее. Сейчас я иначе смотрю на
это. Уходить надо не к Маслаку…
— А куда же?
— В Вешенскую.
Григорий с досадой пожал плечами:
— Это называется — опять за рыбу деньги. Не подходит это мне.
Капарин посмотрел на него остро заблестевшими глазами:
— Вы меня не поняли, Мелехов. Могу я вам довериться?
— Вполне.
— Честное слово офицера?
— Честное слово казака.
Капарин глянул в сторону возившихся у стоянки Фомина и Чумакова и, хотя
расстояние до них было порядочное и они никак не могли слышать происходившего
разговора, понизил голос:
— Я знаю ваши отношения с Фоминым и другими. Вы среди них — такое же
инородное тело, как и я. Меня не интересуют причины, заставившие вас пойти против