Page 27 - Здравствуй грусть

отметала все возражения; никогда прежде я не подозревала, как изворотлив и находчив
человеческий ум. Я чувствовала себя опасной и удивительно ловкой, и к волне
отвращения к самой себе, которая захлестнула меня с первых слов моего разговора с
Эльзой, примешивалась гордость, ощущение сговора, в который я вступила с самой
собой, и одиночества.

Надо ли говорить, что от всего этого не осталось и следа, когда настал час купания.
Меня терзали угрызения совести, я не знала, что сделать, чтобы загладить свою вину
перед Анной. Я несла на пляже ее сумку, бросилась подавать ей купальный халат, когда
она вышла из воды, была сама предупредительность, сама любезность; эта внезапная
перемена, после того как я дулась столько дней подряд, удивила ее и даже обрадовала.
Отец был в восторге. Анна благодарила меня улыбкой, веселым голосом отвечала мне, а
в моих ушах звучало: «Вот шлюха!» — «Именно». Как я могла это сказать, как могла
терпеть глупость Эльзы? Завтра же посоветую ей уехать, скажу, что ошиблась. Все
останется по-прежнему, и, в конце концов, почему бы мне не сдать экзамен? Ведь
получить степень бакалавра наверняка полезно.

— Правда ведь?
Я обращалась к Анне:

— Правда ведь, получить степень бакалавра полезно? Она посмотрела на меня и
расхохоталась. Я — тоже, обрадованная тем, что ей так весело.

— Вы неподражаемы, — сказала она.
Я и в самом деле была неподражаема. А если бы она еще знала, какие планы я
вынашивала утром! Я умирала от желания рассказать ей все, чтобы она поняла, до какой
степени я неподражаема!"Представьте, что я подучила Эльзу разыграть комедию: она
должна была прикинуться влюбленной в Сирила, поселиться у него, мы видели бы, как
они плавают в лодке, как прогуливаются в лесу и на берегу. Эльза снова стала красивой.
О, конечно, ее красота не может сравниться с вашей, но все-таки есть в ней эта
цветущая земная прелесть, которая заставляет мужчин оборачиваться. Отец не вынес бы
этого долго: он никогда не примирился бы с тем, что красивая женщина, которая
принадлежала ему, утешилась так быстро, да еще, можно сказать, у него на глазах. И
вдобавок с мужчиной моложе его. Понимаете, Анна, хотя он любит вас, он снова очень
быстро захотел бы ее, просто ради самоутверждения. Он очень тщеславен, а может,
неуверен в себе — уж не знаю. Эльза по моей указке повела себя так, как надо. В один
прекрасный день он бы вам изменил, а вы бы этого не стерпели, правда ведь? Вы не из
тех женщин, которые умеют делиться. Вы бы уехали, а я этого и добивалась. Ну да, это
глупо, но я злилась на вас из-за Бергсона, из-за жары, я воображала, что… Я даже не
решаюсь рассказать вам, что настолько это надуманно и смехотворно. Из-за этого
экзамена я готова была поссорить нас с вами, подругой моей матери, нашим другом. А
между тем ведь сдать экзамен на бакалавра полезно".

— Правда ведь?

— Что правда? — переспросила Анна. — Что полезно сдать экзамен на бакалавра?
— Да, — сказала я.
А в общем, не стоит ей рассказывать, вряд ли она поймет. Есть вещи, которые Анна
понять не может. Я бросилась в воду, поплыла вдогонку за отцом, стала с ним бороться,
вновь обретая радость от игры, от воды, от спокойной совести. Завтра же переберусь в
другую комнату; устроюсь на чердаке, прихвачу с собой учебники. Бергсона я, правда, с
собой не возьму незачем пересаливать! Два часа ежедневной работы в одиночестве,
молчаливые усилия, запах чернил, бумаги. В октябре — успех, изумленный смех отца,
одобрение Анны, диплом. Я стану умной, образованной, чуть равнодушной, как Анна.
Кто знает, может у меня незаурядные способности… Смогла же я в пять минут
разработать логический план — само собой гнусный, но зато логичный же. А Эльза! Я
сыграла на ее тщеславии, на ее чувствах, в мгновение ока я заставила ее плясать под
свою дудку, а ведь она пришла забрать вещи. Удивительная штука: я взяла Эльзу на
мушку, подметила ее уязвимое место и, прежде чем заговорить, точно рассчитала удар.
Я впервые познала ни с чем не сравнимое наслаждение: разгадать человека, увидеть его
насквозь, заглянуть ему в душу и поразить в больное место. Осторожно, точно