Page 24 - Здравствуй грусть

Я обернулась, посмотрела на них. Откуда она знает, что я не занимаюсь? Может, она
вообще читает мои мысли, она способна на все. Это предположение меня напугало.

— Я вовсе не кружу по комнате, — возразила я.
— Может; ты скучаешь по этому мальчугану? — спросил отец.

— Нет!
Я была не вполне искренна. Впрочем, у меня не оставалось времени думать о Сириле.

— И однако, ты, верно, плохо себя чувствуешь, — строго сказал отец. Анна, вы видите?
Форменный цыпленок, которого вы — потрошили и поджаривают на солнце.

— Сесиль, девочка моя, — сказала Анна. — Сделайте над собой усилие. Позанимайтесь
немного и побольше ешьте. Этот экзамен очень важен…

— Плюю я на этот экзамен, — крикнула я. — Понимаете, плюю.
Я в отчаянии посмотрела ей прямо в лицо, чтобы она поняла:

тут речь о вещах поважнее экзамена. Мне надо было, чтобы она спросила: «Так в чем же
дело?», чтобы она засыпала меня вопросами, вынудила все ей рассказать. Она
переубедила бы меня, поставила бы на своем, но зато меня не отравляли бы больше эти
разъедающие и гнетущие чувства. Анна внимательно смотрела на меня, берлинская
лазурь ее глаз потемнела от ожидания, от укоризны. И я поняла, что она никогда не
станет меня расспрашивать, не поможет мне облегчить душу, ей это и в голову не
придет: по ее представлениям, так не делают. Она и вообразить себе не может, какие
мысли меня снедают, а если бы вообразила, отнеслась бы к ним с презрением и
равнодушием, чего они, впрочем, и заслуживали! Анна всегда знала подлинную цену
вещам. Вот почему нам с ней никогда, никогда не найти общего языка.
Я снова рывком распласталась на животе, прижалась щекой к ласковому, горячему
песку, вздохнула и чуть задрожала. Спокойная, уверенная рука Анны легла мне на
затылок и мгновение удерживала меня в неподвижности, пока не унялась моя нервная
дрожь.
— Не усложняйте себе жизнь, — сказала она. — Вы были та-кой довольной, оживленной,
и вообще, вы всегда живете бездумно — и вдруг стали умствовать и хандрить. Это вам не
идет.
— Знаю, — сказала я, — я молодое, здоровое и безмозглое существо, веселое и глупое.

— Идемте обедать, — сказала она.

Отец ушел вперед — он терпеть не мог подобного рода споры.
По дороге он взял мою руку и задержал ее в своей. Это была, сильная, надежная рука:
она утирала мне слезы при первом любовном разочаровании, она держала мою руку,
когда мы бывали спокойны и безмятежно счастливы, она украдкой пожимала ее, когда
мы вместе дурачились и хохотали до упаду. Я привыкла видеть эту руку на руле или
сжимающей ключи, когда по вечерам она неуверенно нащупывала замочную скважину,
на плече женщины или с пачкой сигарет. Но теперь эта рука ничем не могла мне
помочь. Я крепко стиснула ее. Отец посмотрел на меня и улыбнулся.