Page 128 - Золотой телёнок

редакторы-монтажеры катились вниз по лестницам. У выходных дверей началась свалка.
“Бамм! Бамм! “-били часы.

Тишина выходила из углов. Исчезли хранители большой печати, заведующие запятыми,
администраторы и адъютантши. Последний раз мелькнуло помело курьерши.

“Бамм! “-ударили часы в четвертый раз. В ателье уже никого не было. И только в дверях,
зацепившись за медную ручку карманом пиджака, бился, жалобно визжал и рыл
копытцами мраморный пол ассистент-аспирант в голубых панталонах. Служебный день
завершился. С берега, из рыбачьего поселка, донеслось пенье петуха.
Когда антилоповская касса пополнилась киноденьгами, авторитет командора, несколько
поблекший после бегства Корейко, упрочился. Паниковскому была выдана небольшая
сумма на кефир и обещаны золотые челюсти. Балаганову Остап купил пиджак и
впридачу к нему скрипящий, как седло, кожаный бумажник. Хотя бумажник был пуст,
Шура часто вынимал его и заглядывал внутрь. Козлевич получил пятьдесят рублей на
закупку бензина.

Антилоповцы вели чистую, нравственную, почти что деревенскую жизнь. Они помогали
заведующему постоялым двором наводить порядки и вошли в курс цен на ячмень и
сметану. Паниковский иногда выходил во двор, озабоченно раскрывал рот ближайшей
лошади, глядел в зубы и бормотал: “Добрый жеребец”, хотя перед ним стояла добрая
кобыла.

Один лишь командор пропадал по целым дням, а когда появлялся на постоялом дворе,
бывал весел и рассеян. Он подсаживался к друзьям, которые пили чай в грязной
стеклянной галерее, закладывал за колено сильную ногу в красном башмаке и
дружелюбно говорил:
— В самом ли деле прекрасна жизнь, Паниковский, или мне это только кажется?

— Где это вы безумствуете? — ревниво спрашивал нарушитель конвенции.
— Старик! Эта девушка не про вас, - отвечал Остап.

При этом Балаганов сочувственно хохотал и разглядывал новый бумажник, а Козлевич
усмехался в свои кондукторские усы. Он не раз уже катал командора и Зосю по
Приморскому шоссе.
Погода благоприятствовала любви. Пикейные жилеты утверждали, что такого августа не
было еще со времен порто-франко. Ночь показывала чистое телескопическое небо, а
день подкатывал к городу освежающую морскую волну. Дворники у своих ворот
торговали полосатыми монастырскими арбузами, и граждане надсаживались, сжимая
арбузы с полюсов, и склоняя ухо, чтобы услышать желанный треск. По вечерам со
спортивных полей возвращались потные счастливые футболисты. За ними, подымая
пыль, бежали мальчики. Они показывали пальцами на знаменитого голкипера, а иногда
даже подымали его на плечи и с уважением несли.
Однажды вечером командор предупредил экипаж “Антилопы”, что назавтра предстоит
большая увеселительная прогулка за город с раздачей гостинцев.
— Ввиду того, что наш детский утренник посетит одна девушка, — сказал Остап
значительно, — попросил бы господ вольноопределяющихся умыть лица. почиститься, а
главное-не употреблять в поездке грубых выражений.
Паниковский очень взволновался, выпросил у командора три рубля, сбегал в баню и всю
ночь потом чистился и скребся, как солдат перед парадом. Он встал раньше всех и очень
торопил Козлевича. Антилоповцы смотрели на Паниковского с удивлением. Он был
гладко выбрит, припудрен так, что походил на отставного конферансье. Он поминутно
обдергивал на себе пиджак и с трудом ворочал шеей в оскар-уайльдовском воротничке.
Во время прогулки Паниковский держался весьма чинно. Когда его знакомили с Зосей,
он изящно согнул стан, но при этом так сконфузился, что даже пудра на его щеках
покраснела. Сидя в автомобиле, он поджимал левую ногу, скрывая прорванный ботинок,
из. которого смотрел большой палец. Зося была в белом платье, обшитом красной
ниткой. Антилоповцы ей очень понравились. Ее смешил грубый Шура Балаганов,