Page 132 - Золотой телёнок

друг за друга, сдавленно ругались и стукались коленями о твердые бидоны.
— Я хочу есть! — стонал Паниковский. — Я хочу гуся! Зачем мы уехали из Черноморска?

Машина визжала, выдираясь из глубокой колеи и снова в нее проваливаясь.
— Держитесь, Адам! — кричал Бендер. — Во что бы то ни стало держитесь! Пусть только
“Антилопа” довезет нас до Восточной Магистрали, и мы наградим ее золотыми шинами с
мечами и бантами!

Козлевич не слушал. От сумасшедших бросков руль вырывался из его рук. Паниковский
продолжал томиться.

— Бендер, — захрипел он вдруг, — вы знаете, как я вас уважаю, но вы ничего не
донимаете! Вы не знаете, что такое гусь! Ах, как я люблю эту птицу! Это дивная жирная
птица, честное, благородное слово. Гусь! Бендер! Крылышко! Шейка! Ножка! Вы знаете,
Бендер, как я ловлю гуся? Я убиваю его, как тореадор, - одним ударом. Это опера, когда
я иду на гуся! “Кармен”!..

— Знаем, - сказал командор, - видели в Арбатове. Второй раз не советую.
Паниковский замолчал, но уже через минуту, когда новый толчок машины бросил его на
Бендера, снова раздался его горячечный шепот:

— Бендер! Он гуляет по дороге. Гусь! Эта дивная птица гуляет, а я стою и делаю вид, что
это меня не касается. Он подходит. Сейчас он будет на меня шипеть. Эти птицы думают,
что они сильнее всех, и в этом их слабая сторона. Бендер! В этом их слабая сторона!..
Теперь нарушитель конвенции почти пел:
— Он идет на меня и шипит, как граммофон. Но я не из робкого десятка, Бендер. Другой
бы на моем месте убежал, а я стою и жду. Вот он подходит и протягивает шею, белую
гусиную шею с желтым клювом. Он хочет меня укусить. Заметьте, Бендер, моральное
преимущество на моей стороне. Не я на него нападаю, он на меня нападает. И тут, в
порядке самозащиты, я его хвата…
Но Паниковский не успел закончить своей речи. Раздался ужасный тошнотворный
треск, и антилоповцы в секунду очутились прямо на дороге в самых разнообразных
позах. Ноги Балаганова торчали из канавы. На животе великого комбинатора лежал
бидон с бензином. Паниковский стонал, легко придавленный рессорой. Козлевич
поднялся на ноги и, шатаясь, сделал несколько шагов.
“Антилопы” не было. На дороге валялась безобразная груда обломков: поршни, подушки,
рессоры. Медные кишочки блестели под луной. Развалившийся кузов съехал в канаву и
лежал рядом с очнувшимся Балагановым. Цепь сползала в колею, как гадюка. В
наступившей тишине послышался тонкий звон, и откудато с пригорка прикатилось
колесо, видимо далеко закинутое ударом. Колесо описало дугу и мягко легло у ног
Козлевича.

И только тогда шофер понял, что все кончилось. “Антилопа” погибла. Адам Казимирович
сел на землю и охватил голову руками. Через несколько минут командор тронул его за
плечо и сказал изменившимся голосом:
— Адам, нужно идти.

Козлевич встал и сейчас же опустился на прежнее место.
— Надо идти, — повторил Остап. — “Антилопа” была верная машина, но на свете есть
еще много машин. Скоро вы сможете выбрать любую. Идем, нам нужно торопиться.
Нужно где-нибудь переночевать, поесть, раздобыть денег на билеты. Ехать придется
далеко. Идем, идем, Козлевич1 Жизнь прекрасна, невзирая на недочеты. Где
Паниковский? Где этот гусекрад? Шура! Ведите Адама!
Козлевича потащили под руки. Он чувствовал себя кавалеристом, у которого по его
недосмотру погибла лошадь. Ему казалось, что теперь над ним будут смеяться все
пешеходы.