Page 133 - Золотой телёнок

После гибели “Антилопы” жизнь сразу затруднилась. Ночевать пришлось в поле.
Остап сразу же сердито заснул, заснули Балаганов с Козлевичем, а Паниковский всю
ночь сидел у костра и дрожал.
Антилоповцы поднялись с рассветом, но добраться до ближайшей деревни смогли только
к четырем часам дня. Вею дорогу Паниковский плелся позади. Он прихрамывал. От
голода глаза его приобрели кошачий блеск, и он, не переставая, жаловался на судьбу и
командора.

В деревне Остап приказал экипажу ждать на Третьей улице и никуда не отлучаться, а
сам пошел на Первую, в сельсовет. Оттуда он вернулся довольно быстро.

— Все устроено, — сказал он повеселевшим голосом, -сейчас нас поставят на квартиру и
дадут пообедать. После обеда мы будет нежиться на сене. Помните - молоко и сено? А
вечером мы даем спектакль. Я его уже запродал за пятнадцать рублей. Деньги
получены. Шура! Вам придется что-нибудь продекламировать из “Чтеца-декламатора”, я
буду показывать антирелигиозные карточные фокусы, а Паниковский… Где
Паниковский? Куда он девался?
— Он только что был здесь, — сказал Козлевич. Но тут за плетнем, возле которого
стояли антилоповцы, послышались гусиное гоготанье и бабий визг, пролетели белые
перья, и на улицу выбежал Паниковский. Видно, рука изменила тореадору, и он в
порядке самозащиты нанес птице неправильный удар. За ним гналась хозяйка,
размахивая поленом.
— Жалкая, ничтожная женщина! — кричал Паниковский, устремляясь вон из деревни.

— Что за трепло! — воскликнул Остап, не скрывая досады. — Этот негодяй сорвал нам
спектакль. Бежим, покуда не отобрали пятнадцать рублей.

Между тем разгневанная хозяйка догнала Паниконского, изловчилась и огрела его
поленом по хребту. Нарушитель конвенции свалился на землю, но сейчас же вскочил и
помчался с неестественной быстротой. Свершив этот акт возмездия, хозяйка радостно
повернула назад. Пробегая мимо антилоповцев, она погрозила им поленом.
— Теперь наша артистическая карьера окончилась, - сказал Остап, скорым шагом
выбираясь из деревни. — Обед, отдых — все пропало.
Паниковского они настигли только километра через три. Он лежал в придорожной
канаве и громко жаловался. От усталости, страха и боли он побледнел, и
многочисленные старческие румянцы сошли с его лица. Он был так жалок, что командор
отменил расправу, которую собирался над ним учинить.

— Хлопнули Алешу Поповича да по могутной спинушке! -сказал Остап, проходя.
Все посмотрели на Паниковского с отвращением. И опять он потащился в конце
колонны, стеная и лепеча:

— Подождите меня, не спешите. Я старый, я больной, мне плохо!.. Гусь! Ножка! Шейка!
Фемина!.. Жалкие, ничтожные люди!..

Но антилоповцы так привыкли к жалобам старика, что не обращали на них внимания.
Голод гнал их вперед. Никогда еще им не было так тесно и неудобно на свете. Дорога
тянулась бесконечно, и Паниковский отставал все больше и больше. Друзья уже
спустились в неширокую желтую долину, а нарушитель конвенции все еще черно
рисовался на гребне холма в зеленоватом сумеречном небе.

— Старик стал невозможным, — сказал голодный Бендер. -Придется его рассчитать.
Идите, Шура, притащите этого симулянта!

Недовольный Балаганов отправился выполнять поручение. Пока он взбегал на холм,
фигура Паниковского исчезла.

— Что-то случилось, — сказал Козлевич через несколько времени, глядя на гребень, с
которого семафорил руками Балаганов. Шофер и командор поднялись вверх.