Page 142 - Золотой телёнок

“Проехали Оренбург тчк трубы паровоза валит дым тчк настроение бодрое зпт
делегатских вагонах разговоры только восточной магистрали тчк молнируйте
инструкции аральское море лавуазьян”.
Тайна вскоре раскрылась, и на следующей же станции у телеграфного окошечка
образовалась очередь. Все послали краткие сообщения о бодром настроении и о трубе
паровоза, из коей валит дым.
Для иностранцев широкое поле деятельности открылось тотчас за Оренбургом, когда
они увидели первого верблюда, первую юрту и первого казаха в остроконечной меховой
шапке и с кнутом в руке. На полустанке, где поезд случайно задержался, по меньшей
мере двадцать фотоаппаратов нацелились на верблюжью морду. Началась экзотика,
корабли пустыни, вольнолюбивые сыны степей и прочее романтическое тягло.
Американка из старинной семьи вышла из вагона в круглых очках с темными стеклами.
От солнечного света ее защищал также зеленый зонтик. В таком виде ее долго снимал
ручной кинокамерой “Аймо” седой американец. Сначала она стояла рядом с верблюдом,
потом впереди него и, на. конец, на нем, уместившись между кочками, о которых так
тепло рассказывал проводник. Маленький и злой Гейнрих шнырял в толпе и всем
говорил:

— Вы за ней присматривайте, а то она случайно застрянет на станции, и опять будет
сенсация в американской прессе: “Отважная корреспондентка в лапах обезумевшего
верблюда”.

Японский дипломат стоял в двух шагах от казаха. Оба молча смотрели друг на друга. У
них были совершенно одинаковые чуть сплющенные лица, жесткие усы, желтая
лакированная кожа и глаза, припухшие и неширокие. Они сошли бы за близнецов, если
бы казах не был в бараньей шубе, подпоясанной ситцевым кушаком, а японец-в сером
лондонском костюме, и если бы казах не начал читать лишь в прошлом году, а японец не
кончил двадцать лет назад двух университетов-в Токио и Париже. Дипломат отошел на
шаг, нагнул голову к зеркалке и щелкнул затвором. Казах засмеялся, сел на своего
шершавого конька и двинулся в степь.
Но уже на следующей станции в романтическую повесть вошли новые элементы. За
станционным зданием лежали красные циллиндрические бочки-железная тара для
горючего, желтело новое деревянное здание, и перед ним, тяжело втиснувшись в землю
гусеничными цепями, тянулась тракторная шеренга. На решетчатом штабеле шпал
стояла девушка-трактористка в черных рабочих штанах и валенках. Тут советские
корреспонденты взяли реванш. Держа фотоаппараты на уровне глаз, они стали
подбираться к девушке. Впереди всех крался Меньшов.

В зубах он держал алюминиевую кассету и движениями своими напоминал стрелка,
делающего перебежку в цепи. Но если верблюд фотографировался с полным сознанием
своего права на известность, то трактористка оказалась скромнее. Снимков пять она
перенесла спокойно, а потом покраснела и ушла. Фотографы перекинулись на тракторы.
Кстати, на горизонте, позади машин, виднелась цепочка верблюдов. Все это — тракторы
и верблюды-отлично укладывалось в рамку кадра под названием “Старое и новое” или
“Кто кого? “.

Остап проснулся перед заходом солнца. Поезд продолжал бежать в пустыне. По
коридору бродил Лавуазьян, подбивая товарищей на издание специальной поездной
газеты. Он даже придумал название: “На всех парах”.

— Ну, что это за название! - сказал Остап. - Вот я видел стенгазету одной пожарной
команды, называлась она — “Из огня да в полымя”. Это было по существу.

— Вы-профессионал пера! - закричал Лавуазьян. -Сознайтесь, что вам просто лень
писать для рупора поездной общественности.
Великий комбинатор не отрицал того, что онпрофессионал пера. В случае надобности он
мог бы без запинки объяснить, какой орган печати представляет он в этом поезде
-“Черноморскую газету”. Впрочем, в этом не было особенной нужды, потому что поезд
был специальный и его не посещали сердитые контролеры с никелированными щипцами.
Но Лавуазьян уже сидел со своей пишущей машиной в вагоне ударников, где его