Page 3 - Золотой телёнок

У белых башенных ворот провинциального кремля две суровые старухи разговаривали
по-французски, жаловались на советскую власть и вспоминали любимых дочерей. Из
церковного подвала несло холодом, бил оттуда кислый винный запах. Там, как видно,
хранился картофель.

— Храм спаса на картошке, - негромко сказал пешеход.
Пройдя под фанерной аркой со свежим известковым лозунгом: “Привет 5-й окружной
конференции женщин и девушек”, он очутился у начала длинной аллеи, именовавшейся
Бульваром Молодых Дарований.
— Нет, — сказал он с огорчением, — это не Рио-деЖанейро, это гораздо хуже.

Почти на всех скамьях Бульвара Молодых Дарований сидели одинокие девицы с
раскрытыми книжками в руках. Дырявые тени падали на страницы книг, на голые локти,
на трогательные челки. Когда приезжий вступил в прохладную аллею, на скамьях
произошло заметное движение. Девушки, прикрывшись книгами Гладкова, Элизы
Ожешко и Сейфуллиной, бросали на приезжего трусливые взгляды. Он проследовал
мимо взволнованных читательниц парадным шагом и вышел к зданию исполкома - цели
своей прогулки.
В эту минуту из-за угла выехал извозчик. Рядом с ним, держась за пыльное, облупленное
крыло экипажа и размахивая вздутой папкой с тисненой надписью “Musique”, быстро
шел человек в длиннополой толстовке. Он что-то горячо доказывал седоку. Седок,
пожилой мужчина с висячим, как банан, носом, сжимал ногами чемодан и время от
времени показывал своему собеседнику кукиш. В пылу спора его инженерская фуражка,
околыш которой сверкал зеленым диванным плюшем, покосилась набок. Обе тяжущиеся
стороны часто и особенно громко произносили слово “оклад”. Вскоре стали слышны и
прочие слова.

— Вы за это ответите, товарищ Талмудовский! — крикнул длиннополый, отводя от своего
лица инженерский кукиш.
— А я вам говорю, что на такие условия к вам не поедет ни один приличный специалист,
— ответил Талмудовский, стараясь вернуть кукиш на прежнюю позицию.
— Вы опять про оклад жалованья? Придется поставить вопрос о рвачестве.

— Плевал я на оклад! Я даром буду работать! — кричал инженер, взволнованно описывая
кукишем всевозможные кривые. Захочу-и вообще уйду на пенсию. Вы это крепостное
право бросьте. Сами всюду пишут: “Свобода, равенство и братство”, а меня хотят
заставить работать в этой крысиной норе.

Тут инженер Талмудовский быстро разжал кукиш и принялся считать по пальцам:
— Квартира-свинюшник, театра нет, оклад… Извозчик! Пошел на вокзал!

— Тпру-у! — завизжал длиннополый, суетливо забегая вперед и хватая лошадь под
уздцы. - Я, как секретарь секции инженеров и техников… Кондрат Иванович! Ведь завод
останется без специалистов… Побойтесь бога… Общественность этого не допустит,
инженер Талмудовский… У меня в портфеле протокол.
И секретарь секции, расставив ноги, стал живо развязывать тесемки своей “Musique”.

Эта неосторожность решила спор. Увидев, что путь свободен, Талмудовский поднялся на
ноги и что есть силы закричал:

— Пошел на вокзал!
— Куда? Куда? — залепетал секретарь, устремляясь за экипажем. — Вы—дезертир
трудового фронта!
Из папки “Musique” вылетели листки папиросной бумаги с какими-то лиловыми
“слушали-постановили”.

Приезжий, с интересом наблюдавший инцидент, постоял с минуту на опустевшей