Page 8 - Золотой телёнок

Со словами “все назад” Остап увлек за собою Балаганова. Они побежали на бульвар и
спрятались за деревом.

— Снимите шляпы, — сказал Остап, — обнажите головы. Сейчас состоится вынос тела.
Он не ошибся. Не успели еще замолкнуть раскаты и переливы председательского голоса,
как в портале исполкома показались два дюжих сотрудника. Они несли Паниковского.
Один держал его за руки, а Другой за ноги.
— Прах покойного, — комментировал Остап, — был вынесен на руках близкими и
друзьями.
Сотрудники вытащили третье глупое дитя лейтенанта Шмидта на крыльцо и принялись
неторопливо раскачивать. Паниковский молчал, покорно глядя в синее небо.
— После непродолжительной гражданской панихиды… - начал Остап.

В ту же самую минуту сотрудники, придав телу Паниковского достаточный размах и
инерцию, выбросили его на улицу.

— … тело было предано земле, - закончил Бендер. Паниковский шлепнулся на землю,
как жаба. Он быстро поднялся и, кренясь набок сильнее прежнего, побежал по Бульвару
Молодых Дарований с невероятной быстротой.
— Ну, теперь расскажите, - промолвил Остап, - каким образом этот гад нарушил
конвенцию и какая это была конвенция.

ГЛАВА II. ТРИДЦАТЬ СЫНОВЕЙ ЛЕЙТЕНАНТА ШМИДТА
Хлопотливо проведенное утро окончилось. Бендер и Балаганов, не сговариваясь, быстро
пошли в сторону от исполкома. По главной улице на раздвинутых крестьянских ходах
везли длинный синий рельс. Такой звон и пенье стояли на главной улице, будто возчик в
рыбачьей брезентовой прозодежде без не рельс, а оглушительную музыкальную ноту.
Солнце ломилось в стеклянную витрину магазина наглядных пособий, где над
глобусами, черепами и картонной, весело раскрашенной печенью пьяницы дружески
обнимались два скелета. В бедном окне мастерской штемпелей и печатей наибольшее
место занимали эмалированные дощечки с надписями: “Закрыто на обед”, “Обеденный
перерыв от 2 до 3 ч. дня”, “Закрыто на обеденный перерыв”, просто “Закрыто”, “Магазин
закрыт” и, наконец, черная фундаментальная доска с золотыми буквами: “Закрыто для
переучета товаров”. По-видимому, эти решительные тексты пользовались в городе
Арбатове наибольшим спросом. На все прочие явления жизни мастерская штемпелей и
печатей отозвалась только одной синей табличкой: “Дежурная няня”.
Затем, один за другим, расположились подряд три магазина духовых инструментов,
мандолин и басовых балалаек. Медные трубы, развратно сверкая, возлежали на
витринных ступеньках, обтянутых красным коленкором. Особенно хорош был бас-
геликон. Он был так могуч, так лениво грелся на солнце, свернувшись в кольцо, что его
следовало бы содержать не в витрине, а в столичном зоопарке, где-нибудь между слоном
н удавом, И чтобы в дни отдыха родители водили к нему детей и говорили бы: “Вот,
деточка, павильон геликона. Геликон сейчас спит. А когда проснется, то обязательно
станет трубить”. И чтобы дети смотрели на удивительную трубу большими чудными
глазами.

В другое время Остап Бендер обратил бы внимание и на свежесрубленные, величиной в
избу, балалайки, и на свернувшиеся от солнечного жара граммофонные пластинки, и на
пионерские барабаны, которые своей молодцеватой раскраской наводили на мысль о
том, что пуля — дура, а штык — молодец, — но сейчас ему было не до того. Он хотел
есть.

— Вы, конечно, стоите на краю финансовой пропасти? -спросил он Балаганова.
— Это вы насчет денег? — сказал Шура. — Денег у меня нет уже целую неделю.

— В таком случае вы плохо кончите, молодой, человек, -наставительно сказал Остап. —
Финансовая пропасть-самая глубокая из всех пропастей, в нее можно падать всю жизнь.
Ну ладно, не горюйте. Я всетаки унес в своем клюве три талона на обед. Председатель