Page 74 - Золотой телёнок

запросто носит в кармане… вы, кажется, уже посчитали? Сколько там? Ого! Десять
тысяч! Жалованье господина Корейко за двадцать лет беспорочной службы. Зрелище
для богов, как пишут наиболее умные передовики. Но не помешал ли я вам? Вы что-то
делали тут на полу? Вы делили деньги? Продолжайте, продолжайте, я посмотрю.

— Я хотел честно, — сказал Балаганов, собирая деньги с кровати, — по справедливости.
Всем поровну — по две с половиной тысячи.
И, разложив деньги на четыре кучки, он скромно отошел в сторону, сказавши:

— Вам, мне, ему и Козлевичу.
— Очень хорошо, — заметил Остап. - А теперь пусть разделит Паниковский, у него, как
видно, имеется особое мнение.
Оставшийся при особом мнении Паниковский принялся за дело с большим азартом.
Наклонившись над кроватью, он шевелил толстыми губами, слюнил пальцы и без конца
переносил бумажки с места на место, будто раскладывал большой королевский пасьянс.
После всех ухищрений на одеяле образовались три стопки: одна-большая, из чистых,
новеньких бумажек, вторая-такая же, но из бумажек погрязнее, и третья — маленькая и
совсем грязная.

— Нам с вами по четыре тысячи, — сказал он Бендеру, — а Балаганову две. Он и на две
не наработал.

— А Козлевичу? - спросил Балаганов, в гневе закрывая глаза.
— За что же Козлевичу? — завизжал Паниковский, — Это грабеж! Кто такой Козлевич,
чтобы с ним делиться? Я не знаю никакого Козлевича.

— Все? — спросил великий комбинатор.
— Все, - ответил Паниковский, не отводя глаз от пачки с чистыми бумажками. — Какой
может быть в этот момент Козлевич?
— А теперь буду делить я, - по-хозяйски сказал Остап.

Он, не спеша, соединил кучки воедино, сложил деньги в железную коробочку и засунул
ее в карман белых брюк.

— Все эти деньги, — заключил он, — будут сейчас же возвращены потерпевшему
гражданину Корейко. Вам нравится такой способ дележки?

— Нет, не нравится, — вырвалось у Паниковского.
— Бросьте шутить, Бендер, — недовольно сказал Балаганов. — Надо разделить по
справедливости.

— Этого не будет, — холодно сказал Остап. — И вообще в этот полночный час я с вами
шутить не собираюсь. Паниковский всплеснул старческими лиловатыми ладонями. Он с
ужасом посмотрел на великого комбинатора, отошел в угол и затих. Изредка только
сверкал оттуда золотой зуб нарушителя конвенции.

У Балаганова сразу сделалось мокрое, как бы сварившееся на солнце лицо.
— Зачем же мы работали? - сказал он, отдуваясь. — Так нельзя. Это… объясните.

— Вам, — вежливо сказал Остап, — любимому сыну лейтенанта, я могу повторить только
то, что я говорил в Арбатове. Я чту Уголовный кодекс. Я не налетчик, а идейный борец
за денежные знаки. В мои четыреста честных способов отъема денег ограбление не
входит, как-то не укладывается. И потом мы прибыли сюда не за десятью тысячами. Этих
тысяч мне лично нужно по крайней мере пятьсот.

— Зачем же вы послали нас? — спросил Балаганов остывая. — Мы старались.
— Иными словами, вы хотите спросить, известно ли достопочтенному командору, с какой
целью он предпринял последнюю операцию? На это отвечу — да, известно. Дело в том…