Page 84 - Золотой телёнок

непосредственно с этим учреждением! Вокруг “Геркулеса” кормилось несколько
частных акционерных обществ. Было, например, общество “Интенсивник”.
Председателем был приглашен Фунт. “Интенсивник” получил от “Геркулеса” большой
аванс на заготовку чего-то лесного-зицпредседатель не обязан знать, чего именно. И
сейчас же лопнул. Кто-то загреб деньгу, а Фунт сел на полгода. После “Интенсивника”
образовалось товарищество на вере “Трудовой кедр” — разумеется под
председательством благообразного Фунта. Разумеется, аванс в “Геркулесе” на поставку
выдержанного кедра. Разумеется, неожиданный крах, кто-то разбогател, а Фунт
отрабатывает председательскую ставку — сидит. Потом “Пилопомощь” -“Геркулес” —
аванс - крах— кто-то загреб — отсидка. И снова: аванс — “Геркулес” — “Южный
лесорубник”-для Фунта отсидка-кому-то куш.

— Кому же? - допытывался Остап, расхаживая вокруг старика. — Кто фактически
руководил?

Старик молча сосал чай из кружки и с трудом приподымал тяжелые веки.

— Кто его знает? — сказал он горестно. — От Фунта все скрывали. Я должен только
сидеть, в этом моя профессия. Я сидел при Александре Втором, и при Третьем, и при
Николае Александровиче Романове, и при Александре Федоровиче Керенском. И при
нэпе, до угара нэпа и во время угара, и после угара. А сейчас я без работы и должен
носить пасхальные брюки.

Остап долго еще продолжал выцеживать из старика словечки. Он действовал, как
старатель, неустанно промывающий тонны грязи и песка, чтобы найти на дне несколько
золотых крупинок. Он подталкивал Фунта плечом, будил его и даже щекотал под
мышками. После всех этих ухищрений ему удалось узнать, что, по мнению Фунта, за
всеми лопнувшими обществами, и товариществами, несомненно, скрывалось какое-то
одно лицо. Что же касается “Геркулеса”, то у него выдоили не одну сотню тысяч.

— Во всяком случае, - добавил ветхий зицпредседатель, -во всяком случае этот
неизвестный человек-голова. Вы знаете Валиадиса? Валиадис этому человеку пальца в
рот не положил бы.
— А Бриану? — спросил Остап с улыбкой, вспомнив собрание пикейных жилетов у
бывшего кафе “Флорида”. — Положил бы Валиадис палец в рот Бриану? Как вы думаете?

— Ни за что! — ответил Фунт. — Бриан — это голова.
Три минуты он беззвучно двигал губами, а потом добавил:

— Гувер-это голова. И Гинденбург-голова. Гувер и Гинденбург — это две головы.

Остапом овладел испуг. Старейший из пикейных жилетов погружался в трясину высокой
политики. С минуты на минуту он мог заговорить о пакте Келлога или об испанском
диктаторе Примо-де-Ривера, и тогда никакие силы не смогли бы отвлечь его от этого
почтенного занятия. Уже в глазах его появился идиотический блеск, уже над
желтоватым крахмальным воротничком затрясся кадык, предвещая рождение новой
фразы, когда Бендер вывинтил электрическую лампочку и бросил ее на пол. Лампочка
разбилась с холодным треском винтовочного выстрела. И только это происшествие
отвлекло зицпредседателя от международных дел. Остап быстро этим воспользовался.

— Но с кем-нибудь из “Геркулеса” вы все-таки виделись? -спросил он. — По авансовым
делам?

— Со мною имел дело только геркулесовский бухгалтер Берлага. Он у них был на
жалованье. А я ничего не знаю. От меня все скрывали. Я нужен людям для сиденья. Я
сидел при царизме, и при социализме, и при гетмане, и при французской оккупации.
Бриан — это голова.
Из старика больше ничего нельзя было выжать. Но и то, что было сказано, давало
возможность начать поиски.
“Тут чувствуется лапа Корейко”, — подумал Остап, Начальник черноморского отделения
Арбатовской конторы по заготовке рогов и копыт присел за стол и перенес речь
зицпредседателя Фунта на бумагу. Рассуждения о взаимоотношениях Валиадиса и