Page 35 - Зона

Надзиратель тащит его, почти срывая робу. Видны худые мощные ключицы и синий орел
на груди.

– Соглашайся, – все еще просит и умоляет Купцов…
Я распахиваю дверь. Выхожу на дорогу. Меня ослепляет фарами громыхающий лесовоз.
В наступившей сразу же кромешной тьме дорога едва различима. Я оступаюсь, падаю в
снег. Вижу небо, белое от звезд. Вижу дрожащие огни над лесобиржей…

Все расплывается, ускользает. Я вспоминаю море, дюны, обесцвеченный песок. И
девушку, которая всегда была права. И то, как мы сидели рядом на днище перевернутой
лодки. И то, как я поймал окунька, бросил его в море. А потом уверял девушку, что
рыбка крикнула: «Мерси!»…
Потом я уже не чувствовал холода и догадался, что замерзаю. Тогда я встал и пошел.
Хотя знал, что буду еще не раз оступаться и падать…
Через несколько минут я ощутил запах сырых березовых дров. Увидел белый дым над
вахтой.
Стекла КПП роняли дрожащие желтые блики на отполированную тягачами лежневку…

Когда я зашел, Фидель, морщась от пламени, выгребал угли. Инструктор, вернувшись с
обхода, пил чай. Женщины не было…
– Такая бикса эта Нюрка, – говорил Фидель, – придешь – водяра, холодец. Сплошное
мамбо итальяно. Кирнешь, закусишь, и понеслась душа в рай. А главное – душевно, типа:
«Ваня, не желаешь ли рассолу?»

– Нельзя ли договориться, – хмуро спросил инструктор, – чтобы она мне выстирала
портянки?

И опять наступила весна. Последний черный снег унес особенное зимнее тепло. По
размытым лежневкам медленно тянулись дни…

Этот месяц Купцов просидел в изоляторе. Он дошел. Под распахнутой телогрейкой
выделялись ключицы. Зек вел себя тихо, лишь однажды бросился на Фиделя. Мы их с
трудом растащили.

Я не удивился. Волк ненавидит собак и людей. Но все-таки больше – собак.
Трижды я отпускал его в зону. Трижды у нарядчика появлялась короткая запись:

«Отказ»…
Начальник конвоя в зеленом плаще осветил фонариком список.

– Лесоповал – на выход! – скомандовал он.
Мы приняли бригаду у ворот жилой зоны. Пахапиль, сдерживая Гаруна, ушел вперед. Я,
выдержав дистанцию, оказался сзади.
Поселок Чебью встретил нас лаем собак, запахом мокрых бревен, хмурым равнодушием
обитателей.
Вдоль захламленных двориков мы направились к больнице. Повернули к реке, свободной
ото льда, неожиданно чистой и блестящей. Прошли грубо сколоченными мостками.
Пересекли железнодорожную линию с. бесцветной травой между шпал. Миновали
огромные цистерны, водокачку и помпезное здание железнодорожного сортира. И уж
затем вышли на грязную от дождей лежневку.
– В детстве я любил по грязи шлепать, – сказал мне Фидель, – а ты? Сколько я галош в
дерьме оставил – это страшно подумать!..
Около лесоповала мы встретили караульную группу.