Page 47 - Зона

Бывшие кинооператоры, торгуют оружием. Бывшие диссиденты становятся чуть ли
не прокурорами. Бывшие прокуроры – диссидентами…

Хозяева ресторанов сидят на вэлфейре и даже получают фудстемпы. Автомобильные
права можно купить за сотню. Ученую степень – за двести пятьдесят…

Обидно думать, что вся эта мерзость – порождение свободы. Потому что свобода
одинаково благосклонна и к дурному, и к хорошему. Под ее лучами одинаково быстро
расцветают и гладиолусы, и марихуана…

В этой связи я припоминаю одну невероятную лагерную историю. Заключенный
Чичеванов, грабитель и убийца, досиживал на особом режиме последние сутки.
Назавтра его должны были освободить. За плечами оставалось двадцать лет срока. Я
сопровождал его в головной поселок. Мы ехали в автозаке с железным кузовом.
Чичеванов, согласно инструкции, помещался в тесной металлической камере. В
дверях ее было проделано отверстие. Заключенные называют это приспособление: «Я
его вижу, а он меня – нет».

Я, согласно той же инструкции, расположился в кузове у борта. В дороге мне
показалось нелепым так бдительно охранять Чичеванова. Ведь ему оставалось сидеть
несколько часов.

Я выпустил его из камеры. Мало того – затеял с ним приятельскую беседу.
Внезапно коварный зек оглушил меня рукояткой пистолета. (Как вы догадываетесь –
моего собственного пистолета.) Затем он выпрыгнул на ходу и бежал.
Шесть часов спустя его задержали в поселке Иоссер. Чичеванов успел взломать
продуктовый ларь и дико напиться. За побег и кражу ему добавили четыре года…
Эта история буквально потрясла меня. Случившееся казалось невероятным,
противоестественным и даже трансцендентным явлением. Но капитан Прищепа,
старый лагерный офицер, мне все разъяснил. Он сказал:

– Чичеванов отсидел двадцать лет. Он привык. Тюрьма перестроила его
кровообращение, его дыхательный и вестибулярный аппарат. За воротами тюрьмы
ему было нечего делать. Он дико боялся свободы и задохнулся, как рыба…

Нечто подобное испытываем мы, российские эмигранты.
Десятилетиями мы жили в условиях тотальной несвободы. Мы. были сплющены
наподобие камбалы тягчайшим грузом всяческих запретов. И вдруг нас подхватил
разрывающий легкие ураган свободы.
И мы отправились взламывать продуктовый ларь…

Кажется, я отвлекся.

Следующие два фрагмента имеют отношение к предыдущему эпизоду. В них
фигурирует капитан Егоров – тупое и злобное животное. В моих рассказах он
получился довольно симпатичным. Налицо метаморфозы творческого процесса…

Раньше это было что-то вроде повести. Но Дрейцер переслал мне лишь разрозненные
страницы. Я попытался их укомплектовать. Создал киномонтаж в традициях
господина Дос-Пассоса. Кстати, в одной старой рецензии меня назвали его эпигоном…

Катя повернула выключатель, окна стали темными.
Было очень рано. В прихожей гулко тикали ходики.

Катя сунула ноги в остывшие домашние чуни. Вышла на кухню. Вернулась. Постояла
немного, кутаясь в синий байковый халатик. Затем оторвала листок календаря, стала
читать внимательно и медленно, так, словно от этого зависело многое:

"Двадцать восьмое февраля. Четверг. Пятьсот шестьдесят лет назад родился