Page 52 - Зона

Брезгливое: «Твое место у параши» – стоит десятка отборных ругательств. Гневное:
«Что же ты, сука, дешевишь?!» – убивает наповал. Снисходительное: «Вот так
фрайер – ни украсть, ни покараулить» – дезавуирует человека абсолютно…
В лагере еще жива форма словесного поединка, блистательной разговорной дуэли. Я
часто наблюдал такие бои – с разминкой, притворной апатией и внезапными
фейерверками убийственного красноречия. С отточенными формулировками на уровне
Крылова и Лафонтена:

«Волк и меченых берет…»
В лагере не клянутся родными и близкими.

Тут не услышишь божбы и многословных восточных заверений. Тут говорят:
– Клянусь свободой!..

Следующий отрывок – про того же капитана Егорова. Куски из середины пропали. Там
была история с лошадью – когда-нибудь расскажу. И еще – про бунт на Весляне, когда
Егорова оглушили лопатой…
В общем, потеряно страниц двенадцать. Все оттого, что наша литература
приравнивается к динамиту. По-моему, это большая честь для нас…

В уборной было чисто и прохладно. Егоров курил, сидя на подоконнике. За окном
пожарные играли в городки. Проехал хлебный фургон и, качнувшись, затормозил возле
булочной.

Егоров потушил сигарету и вышел. Больничный коридор пересекали солнечные лучи.
Тут было много окон – легкие занавески вздрагивали и покачивались.

По коридору шла медсестра. Она была похожа на монашку и казалась хорошенькой.
Все больничные медсестры казались хорошенькими. Да они и были хорошенькими.
Поскольку они были юными и здоровыми. А кругом – так много прозрачных белых
занавесок, холодного света, и ничего лишнего…

– Ну как? – спросил Егоров.
– Состояние удовлетворительное, – холодно ответила медсестра.
У нее были раскосые глаза, аккуратная челка и голубоватый халат, стянутый на талии.

Медсестры в палатах и регистратуре казались бесчувственными. Ведь они говорили то,
что не каждому приятно слышать…

– Ясно, – сказал капитан, – удовлетворительное – значит плохое?
– Мешаете работать, – выговорила она тоном измученной почтовой служащей.

– Сунуть бы тебя головой в мясорубку, – негромко произнес капитан.
По коридору торопливо шел хирург с четырьмя ассистентами. Они были выше его
ростом. Хирург что-то говорил им, не оборачиваясь.
Егоров стал на дороге.

– Потом, потом, – отстранил хирург, – мы, врачи, суеверны…
Он почти шутил.

– Если моя жена, – произнес капитан, – если что-то случится… Все, что будет потом, уже
не имеет значения.

– Перестаньте кощунствовать, – сказал хирург, – идите обедать. Выпейте портвейна.