Page 68 - Зона

Короче, жизнь его – не задалась. Жена в Москве и под другой фамилией танцует на
эстраде. А сын – жокей. Недавно прислал свою фотографию: лошадь, ведро и какие-то
доски…
Воплощением мужества для капитана стали: опрятность, резкий голос и умение пить, не
закусывая…
Токарь снимает шинель. На шее его, как дурное предзнаменование, белеет узкая линия
воротничка.

– Где Барковец? – спрашивает он. – Зовите!
Ефрейтор Барковец появляется в дверях. Он шалит ногой, плечом, закатывает глаза. То
есть просто, грубо и совершенно неубедительно разыгрывает чувство вины.
Токарь согнутым пальцем расправляет диагоналевую офицерскую гимнастерку.

– Ефрейтор Барковец, – говорит он, – стыдитесь! Кто послал вчера на три буквы
лейтенанта Хуриева?

Товарищ капитан…
– Молчать!

– Если бы вы там присутствовали…
– Приказываю – молчать!

– Вы бы убедились…
– Я вас арестую, Барковец!

– Что я его справедливо… одернул…
– Трое суток ареста, – говорит капитан, – выходит по числу букв…

Когда ефрейтор удаляется, Токарь говорит мне:
– А ведь москвичи люди с юмором.

– Это верно.
– Ты бывал в Москве?

– Дважды, на сборах.

– А на скачках бывал?
– Никогда.
– Интересно, что за люди – жокеи?

– Вот не знаю.

– Физкультурники?
– Что-то вроде…

Токарь приходит домой. К его ногам, приседая от восторга, бросается черный спаниель.
– Брошка, Брошенька, – шепчет Токарь, роняя в снег ломти докторской колбасы.

Дома – теплая водка, последние известия. В ящике стола – пистолет…
– Брошка, Брошенька, единственный друг… Аникин демобилизовался… Остальные в
люди повыходили. Идиот Пантелеев в Генштабе… Райзман – доцент, квартиру получил…
Райзман и в Майданеке получил бы отдельную квартиру… Брошка, что же это мы с
тобой?.. Валентина, сука, не пишет… Митя лошадь прислал…