Page 106 - Избранное

Главное, все медики отказались лечить эту девчонку. Руками разводили, черт ее знает,
чего тут такое. Дескать, медицина в этом теряется.
А тут простой человек, без среднего образования, может, в душе сукин сын и жулик,
поглядел своими бельмами на девчонку, подумал, как и чего, и пожалуйста, — имеете
заместо тяжелого недомогания здоровую личность.
А этот случай был с девчонкой.
Такая небольшая девчонка. Тринадцати лет. Ее ребятишки испугали. Она была
вышедши во двор по своим личным делам. А ребятишки, конечно, хотели подшутить над
ней, попугать. И бросили в нее дохлой кошкой. И у нее через это дар речи прекратился. То
есть она не могла слова произносить после такого испуга. Чего-то бурчит, а полное слово
произносить не берется. И кушать не просит.
А родители ее были люди, конечно, не передовые. Не в авангарде революции. Это были
небогатые родители, кустари. Они шнурки к сапогам производили. И девчонка тоже чего-то
им вертела. Какое-то колесо. А тут вертеть не может и речи не имеет.
Вот родители мотали, мотали ее по всем врачам, а после и повезли к одному
специальному человеку. Про него нельзя сказать, что он профессор или врач тибетской
медицины. Он просто лекарь-самородок.
Вот привезли они своего ребенка в Шувалове до этого специалиста. Объявили ему, как
и чего.
Лекарь говорит:
— Вот чего. У вашей малютки прекратился дар речи через сильный испуг. И я, говорит,
так мерекаю. Нуте, я ее сейчас обратно испугаю. Может, она, сволочь такая, снова у меня
заговорит. Человеческий, говорит, организм достоин всеобщего удивления. Врачи, говорит,
и разная профессура сама, говорит, затрудняется узнать, как и чего и какие факты
происходят в человеческом теле. И я, говорит, сам с ними то есть совершенно согласен и,
говорит, затрудняюсь вам сказать, где у кого печенка лежит и где селезенка. У одного,
говорит, тут, а у другого, может, не тут. У одного, говорит, кишки болят, а у другого, может,
дар речи прекратился, хотя, говорит, язык болтается правильно. А только, говорит, надо на
все находить свою причину и ее выбивать поленом. И в этом, говорит, есть моя сила и
учение. Я, говорит, дознаюсь до причины и ее искореняю.
Конечное дело, родители забоялись и не советуют девчонку поленом ударять. Медик
говорит:
— Что вы, что вы! Я, говорит, ее поленом не буду ударять. А я, говорит, возьму
махровое или, например, вафельное полотенце, посажу, говорит, вашу маленькую лахудру на
это место, и пущай она сидит минуты три.
А после, говорит, я тихонько выбегу из-за дверей и как ахну ее полотенцем. И, может,
она протрезвится. Может, она шибко испугается, и, я так мерекаю, может, она снова у нас
разговорится.
Тогда вынимает он из-под шкапа вафельное полотенце, усаживает девчонку, куда надо,
и выходит.
Через пару минут он тихонько подходит до нее и как ахнет ее по загривку.
Девчонка как с перепугу завизжит, как забьется.
И, знаете, заговорила.
Говорит и говорит, прямо удержу нету. И домой просится. И за свою мамку цепляется.
Хотя взгляд у ней стал еще более беспокойный и такой вроде безумный. Родители говорят:
— Скажите, она не станет после этого факта дурочкой?
Лекарь говорит:
— Этого я не могу вам сказать. Мое, говорит, дело сообщить ей дар речи. И это есть
налицо. И, говорит, меня не так интересует ваша трешка, а мне, говорит, забавней видеть
подобные результаты.
Родители подали ему трешку и отбыли.
А девчонка действительно заговорила. Действительно, вериб, она немного в уме