Page 102 - Избранное
P. 102
на глазах у публики. Это унижает ейное старушечье достоинство.
Вдруг один наиболее из всех нервный гражданин подходит до этого, который с
усиками, и берет его прямо за грудки.
— Это, — говорит, — невозможно допущать такие действия. Это издевательство над
несвободной личностью. Это форменная гримаса нэпа.
То есть, когда этого нового взяли за грудки" он побледнел и откинулся. И только потом
начал возражать.
— Позвольте, — говорит, — может быть, никакой гримасы нету? Может быть, это я с
моей мамашей в город Ленинград еду? Довольно, говорит, оскорбительно слушать подобные
слова в нарушение кодекса.
Тут среди публики некоторое замешательство произошло. Некоторый конфуз: дескать,
вмешались не в свои семейные дела. Прямо неловко. Оказывается, это всегонавсего мамаша.
Наиболее нервный человек не сразу, конечно, сдался.
— А пес, — говорит, — ее разберет. На ней афиша не наклеена — мамаша или папаша.
Тогда объявлять надо при входе.
Но после сел у своего окна и говорит:
— Извиняюсь все-таки. Мы не знали, что это ваша преподобная мамаша Мы подумали
как раз, знаете, другое Мол, это, подумали, домашняя прислуга. Тогда извиняемся.
До самого Ленинграда который с усиками оскорблялся задним числом за нанесенные
ему обиды.
— Это, — говорит, — проехаться не дадут — сразу берут за грудки. Затрагивают, у
которых, может быть, билеты есть Положите, мамаша, ногу на узел — унести могут. Какие
такие нашлись особенные. А может быть, я сам с семнадцатого года живу в Ленинграде.
Другие пассажиры сидели молча и избегали взгляда этого оскорбленного человека.
1927
ЦАРСКИЕ САПОГИ
В этом году в Зимнем дворце разное царское барахлишко продавалось. Музейный
фонд, что ли, этим торговал Я не знаю кто.
Я с Катериной Федоровной Коленкоровой ходил туда. Ей самовар нужен был на десять
персон.
Самовара, между прочим, там не оказалось. Или царь пил из чайника, или ему носили
из кухни в каком-нибудь граненом стакане, я не знаю, только самовары в продажу не
поступили.
Зато других вещей было множество. И вещи, действительно, все очень великолепные.
Разные царские портьеры, бордюры, разные рюмочки, плевательницы, сорочки и другие
разные царские штучки. Ну, прямо глаза разбегаются, не знаешь, за что схватиться и какую
вещь приобрести.
Тогда Катерина Федоровна на свободные деньги купила, заместо самовара, четыре
сорочки из тончайшего мадаполама. Очень роскошные. Царские.
Я же вдруг увидел в описи сапоги. Русское голенище, восемнадцать целковых.
Я сразу спросил у артельщика, который торговал:
— Какие это сапоги, любезный приятель?
Он говорит:
— Обыкновенно какие — царские.
— А какая, — говорю, — мне гарантия, что это царские. Может, говорю, какой-нибудь
капельдинер трепал, а вы их заместо царских выдаете. Это, говорю, нехорошо, неприлично.
Артельщик говорит:
— Тут кругом все имущество царской фамилии Мы, говорит, дерьмом не торгуем.
— Покажи, — говорю, — товар.
Поглядел я сапоги Очень мне ужасно понравились и размер подходящий. И такие они