Page 80 - Избранное

Я говорю:
— Мне припоминать нечего. Я, говорю, от этих припоминаний захворать могу… А
насчет Маруськи — была раз на квартиру пришедши. И на трамвае, говорю, раз ездили. Я
платил. А только, говорю, не могу я за это всю жизнь ежемесячно вносить. Не просите…
Судья говорит:
— Раз вы сомневаетесь насчет младенца, то мы сейчас его осмотрим и пущай увидим,
какие у него наличные признаки.
А Маруська тут же рядом стоит и младенца своего разворачивает.
Судья посмотрел на младенца и говорит:
— Носик форменно на вас похож.
Я говорю:
— Я, говорю, извиняюсь, от носика не отказываюсь. Носик действительно на меня
похож. За носик, говорю, я завсегда способен три рубля или три с полтиной вносить. А зато,
говорю, остатний организм весь не мой. Я, говорю, жгучий брюнет, а тут, говорю,
извиняюсь, как дверь белое. За такое белое — рупь или два с полтиной могу только вносить.
На что, говорю, больше, раз оно в союзе даже не состоит.
Судья говорит:
— Сходство, действительно, растяжимое. Хотя, говорит, носик весь в папашу.
Я говорю:
— Носик не основание. Носик, говорю, будто бы и мой, да дырочки в носике будто бы
и не мои — махонькие очень дырочки. За такие, говорю, дырочки не могу больше рубля
вносить. Разрешите, говорю, народный судья, идти и не задерживаться.
А судья говорит:
— Погоди маленько. Сейчас приговор вынесем.
И выносят — третью часть с меня жалованья.
Я говорю:
— Тьфу на всех. От таких, говорю, дел захворать можно.
1926

ПАССАЖИР

И зачем только дозволяют пассажирам на третьих полках в Москву ездить? Ведь это же
полки багажные. И а багажных полках и пущай багажи ездят, а не публика.
А говорят — культура и просвещение! Иль, скажем, тепловоз теперь к поездам
прикрепляют и ездят после. А между прочим — такая дикая серость в вагонах допущается.
Ведь это же башку отломить можно. Упасть если. Вниз упадешь, не вверх.
А может, мне в Москву и не надо было ехать. Может, это Васька Бочков, сукин сын,
втравил меня в поездку.
— На, — говорит, — дармовую провизионку. Поезжай в Москву, если тебе охота.
— Братишечка, — говорю, — да на что мне в Москвуто ехать? Мне, говорю, просто
неохота ехать в Москву. У меня, говорю, в Москве ни кола ни двора. Мне, говорю,
братишечка, даже и остановиться негде в Москве этой.
А он говорит:
— Да ты для потехи поезжай. Даром все-таки. Раз, говорит, в жизни счастье привалило,
а ты, дура-голова, отпихиваешься.
С субботы на воскресенье я и поехал.
Вхожу в вагон. Присаживаюсь сбоку. Еду. Три версты отъехал — жрать сильно
захотелось, а жрать нечего.
"Эх, — думаю, — Васька Бочков, сукин сын, в какую длинную поездку втравил. Лучше
бы мне, думаю, сидеть теперь на суше в пивной где-нибудь, чем взад и вперед ездить".
А народу между тем многовато поднабралось. Тут у окна, например, дяденька с
бородкой. Тут же рядом и старушечку бог послал. И какая это вредная, ядовитая старушечка