Page 81 - Избранное

попалась — все локтем пихается.
— Расселся, — говорит, — дьявол. Ни охнуть ни вздохнуть.
Я говорю:
— Вы, старушечка, божий одуванчик, не пихайтесь. Я, говорю, не своей охотой еду.
Меня, говорю, Васька Бочков втравил.
Не сочувствует.
А вечер между тем надвигается. Искры с тепловозу дождем сыплются. Красота кругом
и природа. А только мне неохота на природу глядеть. Мне бы, думаю, лечь да прикрыться.
А лечь, гляжу, некуда. Все места насквозь заняты.
Обращаюсь к пассажирам:
— Граждане, говорю, допустите хотя в серединку сесть. Я, говорю, сбоку свалиться
могу. Мне в Москву ехать.
— Тут, — отвечают, — кругом все в Москву едут. Поезд не плацкартный все-таки.
Сиди, где сидел.
Сижу. Еду. Еще три версты отъехал — нога зачумела. Встал. И гляжу третья полка
виднеется. А на ней корзина едет.
— Граждане, — говорю, — да что ж это? Человек, говорю, скрючившись должен
сидеть, и ноги у него чумеют, а тут вещи… Человек, говорю, все-таки важней, чем вещи…
Уберите, говорю, корзину, чья она.
Старушечка кряхтя подымается. За корзиной лезет.
— Нет, — говорит, — от вас, дьяволов, покою ни днем ни ночью. На, говорит, идол,
полезай на такую верхотуру. Даст, говорит, бог, башку-то и отломишь на ночь глядя.
Я и полез.
Полез, три версты отъехал и задремал сладко.
Вдруг как пихнет меня в сторону, как кувыркнет вниз. Гляжу — падаю. Спросонья-то,
думаю, каково падать.
И как шваркнет меня в бок, об башку, об желудок, об руку… Упал.
И, спасибо, ногой при падении за вторую полку зацепился — удар все-таки мягкий
вышел.
Сижу на полу и башку щупаю — тут ли. Тут.
А в вагоне шум такой происходит. Это пассажиры шумят, не сперли бы, думают, ихние
вещи в переполохе.
На шум бригада с фонарем сходится.
Обер спрашивает:
— Кто упал?
Я говорю:
— Я упал. С багажной полки. Я, говорю, в Москву еду. Васька Бочков, говорю, сукин
сын, втравил в поездочку.
Обер говорит:
— У Бологое завсегда пассажиры вниз сваливаются. Дюже резкая остановка.
Я говорю:
— Довольно обидно упавшему человеку про это слышать. Пущай бы, — говорю, —
лучше бригада не допущала на верхних полках ездить. А если лезет пассажир, пущай
спихивают его или урезонивают — дескать, не лезьте, гражданин, скатиться можно.
Тут и старушка крик поднимает:
— Корзину, говорит, башкой смял.
Я говорю:
— Человек важнее корзинки. Корзинку, говорю, купить можно. Башка же, говорю,
бесплатно все-таки.
Покричали, поохали, перевязали мне башку тряпкой и, не останавливая поезда, поехали
дальше.
Доехал до Москвы. Вылез. Посидел на вокзале.