Page 85 - «Детские годы Багрова-внука»

насадил какого-то необыкновенно толстого червяка и закинул как можно

дальше: ему хотелось поймать крупную рыбу; мы же с Евсеичем удили на
средние удочки и на маленьких навозных червячков. Клёв начался ту ж
минуту; беспрестанно брали средние окуни и подлещики, которых я ещё и
не видывал. Я пришёл в такое волнение, в такой азарт, как говорил Евсеич,
что у меня дрожали руки и ноги и я сам не помнил, что делал. У нас
поднялась страшная возня от частого вытаскиванья рыбы и закидыванья
удочек, от моих восклицаний и Евсеичевых наставлений и удерживанья
моих детских порывов, а потому отец, сказав: «Нет, здесь с вами ничего не
выудишь хорошего», – сел в лодку, взял свою большую удочку, отъехал от
нас несколько десятков сажен подальше, опустил на дно верёвку с камнем,
привязанную к лодке, и стал удить. Множество и лёгкость добычи
охладили, однако, горячность мою и моего дядьки, который, право,
горячился не меньше меня. Он стал думать, как бы и нам выудить
покрупнее. «Давай, соколик, удить со дна, – сказал он мне, – и станем
насаживать червяков побольше, а я закину третью удочку на хлеб». Я,
разумеется, охотно согласился: наплавки передвинули повыше, так что они

уже не стояли, а лежали на воде, червяков насадили покрупнее, а Евсеич
навздевал их даже десяток на свой крючок, на третью же удочку насадил он
кусок умятого хлеба, почти в орех величиною. Рыба вдруг перестала брать,
и у нас наступила совершенная тишина. Как нарочно, для подтвержденья
слов моего отца, что с нами ничего хорошего не выудишь, у него взяла
какая-то большая рыба; он долго возился с нею, и мы с Евсеичем, стоя на
мостках, принимали живое участие. Вдруг отец закричал: «Сорвалась!» – и
вытащил из воды пустую удочку; крючок, однако, остался цел. «Видно, я не
дал хорошенько заглотать», – с досадою сказал он; снова насадил крючок и
снова закинул удочку. Евсеич очень горевал. «Экой грех, – говорил он, –
теперь уж другая не возьмёт. Уж первая сорвалась, так удачи не будет!» Я
же, вовсе не видавший рыбы, потому что отец не выводил её на
поверхность воды, не чувствовавший её тяжести, потому что не держал

удилища в руках, не понимавший, что по согнутому удилищу можно судить
о величине рыбы, – я не так близко к сердцу принял эту потерю и говорил,
что, может быть, это была маленькая рыбка. Несколько времени мы сидели
в совершенной тишине, рыба не трогала. Мне стало скучно, и я попросил
Евсеича переладить мою удочку по-прежнему; он исполнил мою просьбу;
наплавок мой встал, и клёв начался немедленно; но свои удочки Евсеич не
переправлял, и его наплавки спокойно лежали на воде. Я выудил уже более
двадцати рыб, из которых двух не мог вытащить без помощи Евсеича;
правду сказать, он только и делал что снимал рыбу с моей удочки, сажал её