Page 80 - «Детские годы Багрова-внука»

я тебе скажу, когда лёд начнет трескаться». Я очень неохотно послушался,

но зато мать была очень довольна и похвалила Евсеича и меня. В самом
деле, не ближе как через час Евсеич пришёл сказать мне, что лёд на реке
ломается. Мать опять отпустила меня на короткое время, и, одевшись ещё
теплее, я вышел и увидел новую, тоже не виданную мною картину: лёд
трескался, ломался на отдельные глыбы; вода всплескивалась между ними;
они набегали одна на другую, большая и крепкая затопляла слабейшую, а
если встречала сильный упор, то поднималась одним краем вверх, иногда
долго плыла в таком положении, иногда обе глыбы разрушались на мелкие
куски и с треском погружались в воду. Глухой шум, похожий по временам
на скрип или отдалённый стон, явственно долетал до наших ушей.
Полюбовавшись несколько времени этим величественным и страшным
зрелищем, я воротился к матери и долго, с жаром рассказывал ей всё, что
видел. Приехал отец из присутствия, и я принялся с новым жаром
описывать ему, как прошла Белая, и рассказывал ему ещё долее, ещё
горячее, чем матери, потому что он слушал меня как-то охотнее. С этого
дня Белая сделалась постоянным предметом моих наблюдений. Река начала

выступать из берегов и затоплять луговую сторону. Каждый день картина
изменялась, и наконец разлив воды, простиравшийся с лишком на восемь
вёрст, слился с облаками. Налево виднелась необозримая водяная
поверхность, чистая и гладкая, как стекло, а прямо против нашего дома вся
она была точно усеяна иногда верхушками дерев, а иногда до половины
затопленными огромными дубами, вязами и осокорями, вышина которых
только тогда вполне обозначилась; они были похожи на маленькие, как
будто плавающие островки. Долго не сбывала полая вода, и эта
медленность раздражала моё нетерпение. Напрасно мать уверяла меня, что
она не поедет в Сергеевку до тех пор, покуда не вырастет трава: я всё
думал, что нам мешает река и что мы оттого не едем, что она не вошла в
берега. Вот уже наступила тёплая, даже жаркая погода. Белая вошла в
межень, улеглась в своих песках; давно уже зеленели поля и зазеленела

урёма за рекою – а мы всё ещё не ехали. Отец мой утверждал, что трудно
проехать по тем местам, которые были залиты весеннею водою, что грязно,
топко и что в долочках или размыло дорогу, или нанесло на неё илу; но мне
все такие препятствия казались совершенно не стоящими внимания.
Желание скорее переехать в Сергеевку сделалось у меня болезненным
устремлением всех помышлений и чувств к одному предмету; я уже не мог
ничем заниматься, скучал и привередничал. Можно было предвидеть и
должно было принять действительные меры, чтоб укротить во мне эту
страстность, эту способность увлекаться до самозабвения и впадать в