Page 62 - Вечера на хуторе близ Диканьки
P. 62

что весь был не белее трубочиста, можно было догадаться, что он не немец и не губернский
       стряпчий, а просто чёрт, которому последняя ночь осталась шататься по белому свету и
       выучивать грехам добрых людей. Завтра же, с первыми колоколами к заутрене, побежит он
       без оглядки, поджавши хвост, в свою берлогу.

       Между тем чёрт крался потихоньку к месяцу и уже протянул было руку схватить его, но вдруг
       отдёрнул её назад, как бы обжёгшись, пососал пальцы, заболтал ногою и забежал с другой
       стороны, и снова отскочил и отдёрнул руку. Однако ж, несмотря на все неудачи, хитрый чёрт
       не оставил своих проказ. Подбежавши, вдруг схватил он обеими руками месяц, кривляясь и
       дуя перекидывал его из одной руки в другую, как мужик, доставший голыми руками огонь для
       своей люльки; наконец поспешно спрятал в карман и, как будто ни в чём не бывал, побежал
       далее.

       В Диканьке никто не слышал, как чёрт украл месяц. Правда, волостной писарь, выходя на
       четвереньках из шинка, видел, что месяц, ни с сего ни с того, танцевал на небе, и уверял с
       божбою в том всё село; но миряне качали головами и даже подымали его насмех. Но какая
       же была причина решиться чёрту на такое беззаконное дело? А вот какая: он знал, что
       богатый козак Чуб приглашён дьяком на кутью, где будут: голова; приехавший из
       архиерейской певческой родич дьяка, в синем сюртуке, бравший самого низкого баса; козак
       Свербыгуз и ещё кое-кто; где, кроме кутьи, будет варенуха, перегонная на шафран водка и
       много всякого съестного. А между тем его дочка, красавица на всём селе, останется дома, а к
       дочке, наверное, придёт кузнец, силач и детина хоть куда, который чёрту был противнее
       проповедей отца Кондрата. В досужее от дел время кузнец занимался малеванием и слыл
       лучшим живописцем во всём околотке. Сам ещё тогда здравствовавший сотник Л… ко
       вызывал его нарочно в Полтаву выкрасить дощатый забор около его дома. Все миски, из
       которых диканьские козаки хлебали борщ, были размалёваны кузнецом. Кузнец был
       богобоязливый человек и писал часто образа святых; и теперь ещё можно найти в Т… церкви
       его евангелиста Луку. Но торжеством его искусства была одна картина, намалёванная на
       церковной стене в правом притворе, в которой изобразил он святого Петра в день страшного
       суда, с ключами в руках, изгонявшего из ада злого духа; испуганный чёрт метался во все
       стороны, предчувствуя свою погибель, а заключённые прежде грешники били и гоняли его
       кнутами, поленами и всем чем ни попало. В то время, когда живописец трудился над этою
       картиною и писал её на большой деревянной доске, чёрт всеми силами старался мешать ему,
       толкал невидимо под руку, подымал из горнила в кузнице золу и обсыпал ею картину; но,
       несмотря на всё, работа была кончена, доска внесена в церковь и вделана в стену притвора,
       и с той поры чёрт поклялся мстить кузнецу.

       Одна только ночь оставалась ему шататься на белом свете; но и в эту ночь он выискивал
       чем-нибудь выместить на кузнеце свою злобу. И для этого решился украсть месяц, в той
       надежде, что старый Чуб ленив и не лёгок на подъём, к дьяку же от избы не так близко:
       дорога шла по-за селом, мимо мельниц, мимо кладбища, огибала овраг. Ещё при месячной
       ночи варенуха и водка, настоенная на шафран, могла бы заманить Чуба. Но в такую темноту
       вряд ли бы удалось кому стащить его с печки и вызвать из хаты. А кузнец, который был
       издавна не в ладах с ним, при нём ни за что не отважится идти к дочке, несмотря на свою
       силу.

       Таким-то образом, как только чёрт спрятал в карман свой месяц, вдруг по всему миру
       сделалось так темно, что не всякий бы нашёл дорогу к шинку, не только к дьяку. Ведьма,
       увидевши себя вдруг в темноте, вскрикнула. Тут чёрт, подъехавши мелким бесом, подхватил
       её под руку и пустился нашёптывать на ухо то самое, что обыкновенно нашёптывают всему
       женскому роду. Чудно устроено на нашем свете! Всё, что ни живёт в нём, всё силится
       перенимать и передразнивать один другого. Прежде, бывало, в Миргороде один судья да
       городничий хаживали зимою в крытых сукном тулупах, а всё мелкое чиновничество носило
       просто нагольные. Теперь же и заседатель, и подкоморий отсмолили себе новые шубы из
       решетиловских смушек с суконною покрышкою. Канцелярист и волостной писарь третьего

                                                        Page 62/115
   57   58   59   60   61   62   63   64   65   66   67