Page 124 - Робинзон Крузо

Богу или сказать ему: «Господи, сжалься надо мною!» Я произносил имя

Божие только для божбы или богохульства.
В течение многих месяцев душа моя предавалась ужаснейшим
размышлениям об ожесточенности и греховности моей прошлой жизни,
когда я думал о себе и понимал, как Провидение пеклось обо мне со
времени моего прибытия на остров и насколько Бог был милосерден ко
мне, не только наказывая меня гораздо меньше, чем того заслуживали мои
беззакония, но еще снабжая меня с избытком всем нужным. Меня оживляла
тогда надежда, что раскаяние мое было принято и что я не утратил еще
милосердия Божия.
Подобными рассуждениями приучил я душу свою не только
покоряться воле Божьей в настоящих обстоятельствах, но не раз сердечно
благодарил за свой жребий, рассуждая, что, пока я живу, я не должен
жаловаться, так как получаю только справедливое возмездие за мои грехи;
что я пользовался благами, которых само благоразумие не позволяло
ожидать мне в этом случае; и, вместо того чтобы роптать на свое
положение, мне следовало радоваться и каждодневно благодарить за

насущный хлеб, ниспосланный мне не иначе как целой цепью чудес;
я должен был считать все это чудом – целым рядом чудес, столь же
великих, каким было кормление пророка Илии воронами! Наконец, едва ли
бы мне удалось назвать другое место в необитаемых частях света, куда бы я
мог удачнее быть заброшенным, место, где я так же, как здесь, мог быть
лишен всякого общества (что, с одной стороны, меня печалило), но где я не
нашел ни лютых зверей, ни волков, ни свирепых тигров, угрожавших моей
жизни, ни ядовитых животных, мясо которых могло бы мне повредить, ни
дикарей, которые могли бы убить меня и съесть.
Словом, если, с одной стороны, моя жизнь была безотрадна, то, с
другой – я должен был быть благодарен уже за то, что живу; а чтобы
сделать эту жизнь вполне счастливой, мне надо было только постоянно
помнить, как добр и милостив Господь, пекущийся обо мне. И когда я

беспристрастно взвесил все это, я успокоился и перестал грустить.
Я так давно жил на моем острове, что многие из взятых мною с
корабля вещей или совсем испортились, или кончили свой век, а
корабельные припасы частью совершенно вышли, частью подходили к
концу.
Чернил у меня оставалось очень немного, и я все больше и больше
разводил их водой, пока они не стали такими бледными, что почти не
оставляли следов на бумаге. До тех пор пока у меня было хоть слабое их
подобие, я отмечал в коротких словах дни месяца, на которые приходились