Page 12 - Муму

уронил лопату, вскочил, подошел к ней, придвинул свое лицо к самому ее

лицу… Она от страха еще более зашаталась и закрыла глаза… Он схватил
ее за руку, помчал через весь двор и, войдя с нею в комнату, где заседал
совет, толкнул ее прямо к Капитону. Татьяна так и обмерла… Герасим
постоял, поглядел на нее, махнул рукой, усмехнулся и пошел, тяжело
ступая, в свою каморку. Целые сутки не выходил он оттуда. Форейтор [11]
Антипка сказывал потом, что он сквозь щелку видел, будто Герасим, сидя
на кровати и приложив к щеке руку, тихо, мерно и только изредка мыча,
пел, то есть покачивался, закрывал глаза и встряхивал головой, как ямщики
или бурлаки, когда они затягивают свои заунывные песни. Антипке стало
жутко, и он отошел от щели. Когда же на другой день Герасим вышел из
каморки, в нем особенной перемены нельзя было заметить. Он только стал
как будто поугрюмее и на Татьяну и на Капитона не обращал ни малейшего
внимания. В тот же вечер они оба с гусями под мышкой отправились к

барыне и через неделю женились. В самый день свадьбы Герасим не
изменил своего поведения ни в чем; только с реки он приехал без воды: он
как-то на дороге разбил бочку; а на ночь в конюшне он так усердно чистил
и тер свою лошадь, что та шаталась, как былинка на ветру, и
переваливалась с ноги на ногу под его железными кулаками.
Все это происходило весною. Прошел еще год, в течение которого
Капитон окончательно спился с кругу и, как человек решительно никуда не
годный, был отправлен с обозом в дальнюю деревню вместе с своей женой.
В день отъезда он сперва очень храбрился и уверял, что куда его ни пошли,
хоть туда, где бабы рубахи моют да вальки на небо кладут, он все не
пропадет, но потом упал духом, стал жаловаться, что его везут к
необразованным людям, и так ослабел наконец, что даже собственную

шапку на себя надеть не мог; какая-то сострадательная душа надвинула ее
ему на лоб, поправила козырек и сверху ее прихлопнула. Когда же все было
готово и мужики уже держали вожжи в руках и ждали только слова: «С
богом!», Герасим вышел из своей каморки, приблизился к Татьяне и
подарил ей на память красный бумажный платок, купленный им для нее же
с год тому назад. Татьяна, с великим равнодушием переносившая до того
мгновения все превратности своей жизни, тут, однако, не вытерпела,
прослезилась и, садясь в телегу, по-христиански три раза поцеловалась с
Герасимом. Он хотел проводить ее до заставы и пошел сперва рядом с ее
телегой, но вдруг остановился на Крымском Броду, махнул рукой и
отправился вдоль реки.
Дело было к вечеру. Он шел тихо и глядел на воду. Вдруг ему
показалось, что что-то барахтается в тине у самого берега. Он нагнулся,