Page 26 - Белый пудель

V

У дедушки Лодыжкина был давным-давно примечен один уголок между Мисхором и Алупкой,
книзу от нижней дороги, где отлично можно было позавтракать. Туда он и повел своих
спутников. Неподалеку от моста, перекинутого через бурливый и грязный горный поток,
выбегала из-под земли, в тени кривых дубов и густого орешника, говорливая, холодная
струйка воды. Она проделала в почве круглый неглубокий водоем, из которого сбегала в
ручей тонкой змейкой, блестевшей в траве, как живое серебро. Около этого родника по утрам
и по вечерам всегда можно было застать набожных турок, пивших воду и творивших свои
священные омовения.

– Грехи наши тяжкие, а запасы скудные, – сказал дедушка, садясь в прохладе под
орешником. – Ну-ка, Сережа, Господи благослови!

Он вынул из холщового мешка хлеб, десяток красных томатов, кусок бессарабского сыра
«брынзы» и бутылку с прованским маслом. Соль была у него завязана в узелок тряпочки
сомнительной чистоты. Перед едой старик долго крестился и что-то шептал. Потом он
разломил краюху хлеба на три неровные части: одну, самую большую, он протянул Сергею
(малый растет – ему надо есть), другую, поменьше, оставил для пуделя, самую маленькую
взял себе.

– Во имя Отца и Сына. Очи всех на Тя, Господи, уповают, – шептал он, суетливо распределяя
порции и поливая их из бутылки маслом. – Вкушай, Сережа!

Не торопясь, медленно, в молчании, как едят настоящие труженики, принялись трое за свой
скромный обед. Слышно было только, как жевали три пары челюстей. Арто ел свою долю в
сторонке, растянувшись на животе и положив на хлеб обе передние лапы. Дедушка и Сергей
поочередно макали в соль спелые помидоры, из которых тек по их губам и рукам красный, как
кровь, сок, и заедали их сыром и хлебом. Насытившись, они напились воды, подставляя под
струю источника жестяную кружку. Вода была прозрачная, прекрасная на вкус и такая
холодная, что от нее кружка даже запотела снаружи. Дневной жар и длинный путь изморили
артистов, которые встали сегодня чуть свет. У дедушки слипались глаза. Сергей зевал и
потягивался.

– Что, братику, разве нам лечь поспать на минуточку? – спросил дедушка. – Дай-ка я в
последний раз водицы попью. Ух, хорошо! – крякнул он, отнимая от кружки рот и тяжело
переводя дыхание, между тем как светлые капли бежали с его усов и бороды. – Если бы я
был царем, все бы эту воду пил… с утра бы до ночи! Арто, пси, сюда! Ну вот, Бог напитал,
никто не видал, а кто и видел, тот не обидел… Ох-ох-хонюшки-и!

Старик и мальчик легли рядом на траве, подмостив под головы свои старые пиджаки. Над их
головами шумела темная листва корявых, раскидистых дубов. Сквозь нее синело чистое
голубое небо. Ручей, сбегавший с камня на камень, журчал так однообразно и так вкрадчиво,
точно завораживал кого-то своим усыпительным лепетом.

Дедушка некоторое время ворочался, кряхтел и говорил что-то, но Сергею казалось, что
голос его звучит из какой-то мягкой и сонной дали, а слова были непонятны, как в сказке.

– Перво дело – куплю тебе костюм: розовое трико с золотом… туфли тоже розовые,
атласные… В Киеве, в Харькове или, например, скажем, в городе Одессе – там, брат, во
какие цирки!.. Фонарей видимо-невидимо… все электричество горит… Народу, может быть,
тысяч пять, а то и больше… почему я знаю? Фамилию мы тебе сочиним непременно
итальянскую. Что такая за фамилия Естифеев или, скажем, Лодыжкин? Чепуха одна – нет
никакого в ней воображения. А мы тебя в афише запустим – Антонио или, например, тоже

Page 26/111