Page 30 - Белый пудель

придавал их лицам страдальческое и мертвое выражение.

– Ты куда носью ходись, мальцук? – сонно окликнул Сергея у дверей хозяин кофейной,
молодой турок Ибрагим.

– Пропусти. Надо! – сурово, деловым тоном ответил Сергей. – Да вставай, что ли, турецкая
лопатка!

Зевая, почесываясь и укоризненно причмокивая языком, Ибрагим отпер двери. Узкие улицы
татарского базара были погружены в густую темно-синюю тень, которая покрывала зубчатым
узором всю мостовую и касалась подножий домов другой, освещенной стороны, резко
белевшей в лунном свете своими низкими стенами. На дальних окраинах местечка лаяли
собаки. Откуда-то, с верхнего шоссе, доносился звонкий и дробный топот лошади, бежавшей
иноходью.

Миновав белую, с зеленым куполом, в виде луковицы, мечеть, окруженную молчаливой
толпой темных кипарисов, мальчик спустился по тесному кривому переулку на большую
дорогу. Для легкости Сергей не взял с собой верхней одежды, оставшись в одном трико.
Месяц светил ему в спину, и тень мальчика бежала впереди его черным, странным,
укороченным силуэтом. По обоим бокам шоссе притаился темный курчавый кустарник.
Какая-то птичка кричала в нем однообразно, через ровные промежутки, тонким, нежным
голосом: «Сплю!.. Сплю!..» И казалось, что она покорно сторожит в ночной тишине какую-то
печальную тайну, и бессильно борется со сном и усталостью, и тихо, без надежды, жалуется
кому-то: «Сплю, сплю!..» А над темными кустами и над синеватыми шапками дальних лесов
возвышался, упираясь своими двумя зубцами в небо, Ай-Петри – такой легкий, резкий,
воздушный, как будто он был вырезан из гигантского куска серебряного картона.

Сергею было немного жутко среди этого величавого безмолвия, в котором так отчетливо и
дерзко раздавались его шаги, но в то же время в сердце его разливалась какая-то
щекочущая, головокружительная отвага. На одном повороте вдруг открылось море.
Огромное, спокойное, оно тихо и торжественно зыбилось. От горизонта к берегу тянулась
узкая, дрожащая серебряная дорожка; среди моря она пропадала, – лишь кое-где изредка
вспыхивали ее блестки, – и вдруг у самой земли широко расплескивалась живым,
сверкающим металлом, опоясывая берег.

Беззвучно проскользнул Сергей в деревянную калитку, ведущую в парк. Там, под густыми
деревьями, было совсем темно. Издали слышался шум неугомонного ручья и чувствовалось
его сырое, холодное дыхание. Отчетливо застучала под ногами деревянная настилка моста.
Вода под ним была черная и страшная. Вот наконец и высокие чугунные ворота, узорчатые,
точно кружево, и обвитые ползучими стеблями глициний. Лунный свет, прорезавшись сквозь
чащу деревьев, скользил по резьбе ворот слабыми фосфорическими пятнами. По ту сторону
был мрак и чутко-пугливая тишина.

Было несколько мгновений, в течение которых Сергей испытывал в душе колебание, почти
страх. Но он поборол в себе эти томительные чувства и прошептал:

– А все-таки я полезу! Все равно!

Взобраться ему было нетрудно. Изящные чугунные завитки, составлявшие рисунок ворот,
служили верными точками опоры для цепких рук и маленьких мускулистых ног. Над воротами
на большой высоте перекинулась со столба на столб широкая каменная арка. Сергей ощупью
взлез на нее, потом, лежа на животе, спустил ноги вниз, на другую сторону, и стал понемногу
сталкивать туда же все туловище, не переставая искать ногами какого-нибудь выступа. Таким
образом он уже совсем перевесился через арку, держась за ее край только пальцами
вытянутых рук, но его ноги все еще не встречали опоры. Он не мог сообразить тогда, что арка
над воротами выступала внутрь гораздо дальше, чем кнаружи, и по мере того как затекали

Page 30/111