Page 13 - Ночь перед Рождеством

В то самое время, когда Солоха затворяла за ним дверь, кто-то постучался снова. Это был
козак Свербыгуз. Этого уже нельзя было спрятать в мешок, потому что и мешка такого нельзя
было найти. Он был погрузнее телом самого головы и повыше ростом Чубова кума. И потому
Солоха вывела его в огород, чтобы выслушать от него всё то, что он хотел ей объявить.

Кузнец рассеянно оглядывал углы своей хаты, вслушиваясь по временам в далеко
разносившиеся песни колядующих; наконец остановил глаза на мешках: «Зачем тут лежат
эти мешки? их давно бы пора убрать отсюда. Через эту глупую любовь я одурел совсем.
Завтра праздник, а в хате до сих пор лежит всякая дрянь. Отнести их в кузницу!»

Тут кузнец присел к огромным мешкам, перевязал их крепче и готовился взвалить себе на
плечи. Но заметно было, что его мысли гуляли бог знает где, иначе он бы услышал, как
зашипел Чуб, когда волоса на голове его прикрутила завязавшая мешок верёвка, и дюжий
голова начал было икать довольно явственно.

— Неужели не выбьется из ума моего эта негодная Оксана? — говорил кузнец, — не хочу
думать о ней; а всё думается, и, как нарочно, о ней одной только. Отчего это так, что дума
против воли лезет в голову? Кой чёрт, мешки стали как будто тяжелее прежнего! Тут, верно,
положено ещё что-нибудь, кроме угля. Дурень я! я и позабыл, что теперь мне всё кажется
тяжелее. Прежде, бывало, я мог согнуть и разогнуть в одной руке медный пятак и лошадиную
подкову; а теперь мешков с углем не подыму. Скоро буду от ветра валиться. Нет, — вскричал
он, помолчав и ободрившись, — что я за баба! Не дам никому смеяться над собою! Хоть
десять таких мешков, все подыму. — И бодро взвалил себе на плеча мешки, которых не
понесли бы два дюжих человека. — Взять и этот, — продолжал он, подымая маленький, на
дне которого лежал, свернувшись, чёрт. — Тут, кажется, я положил струмент свой. — Сказав
это, он вышел вон из хаты, насвистывая песню:

Менi с жінкой не возиться.

Шумнее и шумнее раздавались по улицам песни и крики. Толпы толкавшегося народа были
увеличены ещё пришедшими из соседних деревень. Парубки шалили и бесились вволю.
Часто между колядками слышалась какая-нибудь весёлая песня, которую тут же успел
сложить кто-нибудь из молодых козаков. То вдруг один из толпы вместо колядки отпускал
щедровку[36]и ревел во всё горло:

Щедрик, ведрик!

Дайте вареник,

Грудочку кашки,

Кільце ковбаски!

Хохот награждал затейника. Маленькие окна подымались, и сухощавая рука старухи, которые
одни только вместе с степенными отцами оставались в избах, высовывалась из окошка с
колбасою в руках или куском пирога. Парубки и девушки наперерыв подставляли мешки и
ловили свою добычу. В одном месте парубки, зашедши со всех сторон, окружали толпу
девушек: шум, крик, один бросал комом снега, другой вырывал мешок со всякой всячиной. В
другом месте девушки ловили парубка, подставляли ему ногу, и он летел вместе с мешком

Page 13/37