Page 18 - Ночь перед Рождеством

И толпа побежала за санками.

Пленникам сильно прискучило сидеть в мешках, несмотря на то что дьяк проткнул для себя
пальцем порядочную дыру. Если бы ещё не было народу, то, может быть, он нашёл бы
средство вылезть; но вылезть из мешка при всех, показать себя на смех… это удерживало
его, и он решился ждать, слегка только покряхтывая под невежливыми сапогами Чуба. Чуб
сам не менее желал свободы, чувствуя, что под ним лежит что-то такое, на котором сидеть
страх было неловко. Но как скоро услышал решение своей дочери, то успокоился и не хотел
уже вылезть, рассуждая, что к хате своей нужно пройти по крайней мере шагов с сотню, а
может быть, и другую. Вылезши же, нужно оправиться, застегнуть кожух, подвязать пояс —
сколько работы! да и капелюхи остались у Солохи. Пусть же лучше дивчата довезут на
санках. Но случилось совсем не так, как ожидал Чуб. В то время, когда дивчата побежали за
санками, худощавый кум выходил из шинка расстроенный и не в духе. Шинкарка никаким
образом не решалась ему верить в долг; он хотел было дожидаться, авось-либо придёт
какой-нибудь набожный дворянин и попотчует его; но, как нарочно, все дворяне оставались
дома и, как честные христиане, ели кутью посреди своих домашних. Размышляя о
развращении нравов и о деревянном сердце жидовки, продающей вино, кум набрёл на мешки
и остановился в изумлении.

— Вишь, какие мешки кто-то бросил на дороге! — сказал он, осматриваясь по сторонам, —
должно быть, тут и свинина есть. Полезло же кому-то счастие наколядовать столько всякой
всячины! Экие страшные мешки! Положим, что они набиты гречаниками[40] да коржами, и то

добре. Хотя бы были тут одни паляницы, и то в

шмак: жидовка за каждую паляницу даёт осьмуху водки. Утащить скорее, чтобы кто не
увидел. — Тут взвалил он себе на плеча мешок с Чубом и дьяком, но почувствовал, что он
слишком тяжёл. — Нет, одному будет тяжело несть, — проговорил он, — а вот, как нарочно,
идёт ткач Шапуваленко. Здравствуй, Остап!

— Здравствуй, — сказал, остановившись, ткач.

— Куда идёшь?

— А так, иду, куда ноги идут.

— Помоги, человек добрый, мешки снесть! кто-то колядовал, да и кинул посереди дороги.
Добром разделимся пополам.

— Мешки? а с чем мешки, с кнышами[41] или паляницами?

— Да, думаю, всего есть.

Тут выдернули они наскоро из плетня палки, положили на них мешок и понесли на плечах.

— Куда ж мы понесём его? в шинок? — спросил дорогою ткач.

— Оно бы и я так думал, чтобы в шинок; но ведь проклятая жидовка не поверит, подумает
ещё, что где-нибудь украли; к тому же я только что из шинка. Мы отнесём его в мою хату. Нам
никто не помешает: жинки нет дома.

— Да точно ли нет дома? — спросил осторожный ткач.

— Слава богу, мы не совсем ещё без ума, — сказал кум, — чёрт ли бы принёс меня туда, где
она. Она, думаю, протаскается с бабами до света.

— Кто там? — закричала кумова жена, услышав шум в сенях, произведённый приходом двух

Page 18/37