Page 78 - Севастопольские рассказы

Козельцов старший, успевший отыграться в ночь и снова спустить всё, даже золотые,
зашитые в обшлаге, перед утром спал еще нездоровым, тяжелым, но крепким сном, в
оборонительной казарме 5-го бастиона, когда, повторяемый различными голосами, раздался
роковой крик:

– Тревога!..

– Что вы спите, Михайло Семеныч! Штурм! – крикнул ему чей-то голос.

– Верно, школьник какой-нибудь, – сказал он, открывая глаза и не веря еще.

Но вдруг он увидел одного офицера, бегающего без всякой видимой цели из угла в угол, с
таким бледным испуганным лицом, что он всё понял. Мысль, что его могут принять за труса,
не хотевшего выйти к роте в критическую минуту, поразила его ужасно. Он во весь дух
побежал к роте. Стрельба орудийная кончилась; но трескотня ружей была во всем разгаре.
Пули свистели не по одной, как штуцерные, а роями, как стадо осенних птичек пролетает над
головами. Всё то место, на котором стоял вчера его баталион, было застлано дымом, были
слышны недружные крики и возгласы. Солдаты, раненые и нераненые, толпами попадались
ему навстречу. Пробежав еще шагов 30, он увидал свою роту, прижавшуюся к стенке и лицо
одного из своих солдат, но бледное, бледное, испуганное. Другие лица были такие же.

Чувство страха невольно сообщилось и Козельцову: мороз пробежал ему по коже.

– Заняли Шварца, – сказал молодой офицер, у которого зубы щелкали друг о друга. – Всё
пропало!

– Вздор, – сказал сердито Козельцов и, желая возбудить себя жестом, выхватил свою
маленькую железную тупую сабельку и закричал:

– Вперед, ребята! Ура-а!

Голос был звучный и громкий; он возбудил самого Козельцова. Он побежал вперед вдоль
траверса; человек 50 солдат с криками побежало за ним. Когда они выбежали из-за траверса
на открытую площадку, пули посыпались буквально как град; две ударились в него, но куда и
что они сделали, контузили, ранили его, он не имел времени решить. Впереди, в дыму видны
были ему уже синие мундиры, красные панталоны, и слышны нерусские крики; один француз
стоял на бруствере, махал шапкой и кричал что-то. Козельцов был уверен, что его убьют;
это-то и придавало ему храбрости. Он бежал вперед и вперед. Несколько солдат обогнали
его; другие солдаты показались откуда-то сбоку и бежали тоже. Синие мундиры оставались в
том же расстоянии, убегая от него назад к своим траншеям, но под ногами попадались
раненые и убитые. Добежав уже до внешнего рва, все смешались в глазах Козельцова, и он
почувствовал боль в груди и, сев на банкет, с огромным наслаждением увидал в амбразуру,
как толпы синих мундиров в беспорядке бежали к своим траншеям, и как по всему полю
лежали убитые и ползали раненые в красных штанах и синих мундирах.

Через полчаса он лежал на носилках, около Николаевской? казармы, и знал, что он ранен, но
боли почти не чувствовал, ему хотелось только напиться чего-нибудь холодного и лечь
попокойнее.

Маленький, толстый, с большими черными бакенбардами доктор подошел к нему и
расстегнул шинель. Козельцов через подбородок смотрел на то, что делает доктор с его
раной, и на лицо доктора, но боли никакой не чувствовал. Доктор закрыл рану рубашкой, отер
пальцы о полы пальто и молча, не глядя на раненого, отошел к другому. Козельцов
бессознательно следил глазами за тем, что делалось перед ним. Вспомнив то, что было на 5

Page 78/326