Page 9 - Аленушкины сказки

мохнатой вершиной, которая в пасмурную погоду совсем прячется в мутных, серых облаках.
С Ручьевой горы сбегает много ключей и ручейков. Один такой ручеек весело катится к
Тычкам и зиму и лето всех поит студеной, чистой, как слеза, водой.

Избы в Тычках выстроены без всякого плана, как кто хотел. Две избы стоят над самой речкой,
одна – на крутом склоне горы, а остальные разбрелись по берегу, как овцы. В Тычках даже
нет улицы, а между избами колесит избитая тропа. Да тычковским мужикам совсем и улицы,
пожалуй, не нужно, потому что и ездить по ней не на чем: в Тычках нет ни у кого ни одной
телеги. Летом эта деревушка бывает окружена непроходимыми болотами, топями и лесными
трущобами, так что в нее едва можно пройти пешком только по узким лесным тропам, да и то
не всегда. В ненастье сильно играют горные речки, и часто случается тычковским охотникам
дня по три ждать, когда вода спадет с них.

Все тычковские мужики – записные охотники. Летом и зимой они почти не выходят из лесу,
благо до него рукой подать. Всякое время года приносит с собой известную добычу: зимой
бьют медведей, куниц, волков, лисиц; осенью – белку; весной – диких коз; летом – всякую
птицу. Одним словом, круглый год стоит тяжелая и часто опасная работа.

В той избушке, которая стоит у самого леса, живет старый охотник Емеля с маленьким
внучком Гришуткой. Избушка Емели совсем вросла в землю и глядит на свет Божий всего
одним окном; крыша на избушке давно прогнила, от трубы остались только обвалившиеся
кирпичи. Ни забора, ни ворот, ни сарая – ничего не было у Емелиной избушки. Только под
крыльцом из неотесанных бревен воет по ночам голодный Лыско – одна из самых лучших
охотничьих собак в Тычках. Перед каждой охотой Емеля дня три морит несчастного Лыска,
чтобы он лучше искал дичь и выслеживал всякого зверя.

– Дедко… а дедко!.. – с трудом спрашивал маленький Гришутка однажды вечером. – Теперь
олени с телятами ходят?

– С телятами, Гришук, – ответил Емеля, доплетая новые лапти.

– Вот бы, дедко, теленочка добыть… А?

– Погоди, добудем… Жары наступили, олени с телятами в чаще прятаться будут от оводов,
тут я тебе и теленочка добуду, Гришук!

Мальчик ничего не ответил, а только тяжело вздохнул. Гришутке всего было лет шесть, и он
лежал теперь второй месяц на широкой деревянной лавке под теплой оленьей шкурой.
Мальчик простудился еще весной, когда таял снег, и все не мог поправиться. Его смуглое
личико побледнело и вытянулось, глаза сделались больше, нос обострился. Емеля видел, как
внучонок таял не по дням, а по часам, но не знал, чем помочь горю. Поил какой-то травой,
два раза носил в баню, – больному не делалось лучше. Мальчик почти ничего не ел. Пожует
корочку черного хлеба, и только. Оставалась от весны соленая козлятина, но Гришук и
смотреть на нее не мог.

«Ишь чего захотел: теленочка… – думал старый Емеля, доковыривая свой лапоть. – Ужо
надо добыть…»

Емеле было лет семьдесят: седой, сгорбленный, худой, с длинными руками. Пальцы на руках
у Емели едва разгибались, точно это были деревянные сучья. Но ходил он еще бодро и
кое-что добывал охотой. Только вот глаза сильно начали изменять старику, особенно зимой,
когда снег искрится и блестит кругом алмазной пылью. Из-за Емелиных глаз и труба
развалилась, и крыша прогнила, и сам он сидит частенько в своей избушке, когда другие в
лесу.

Пора старику и на покой, на теплую печку, да замениться некем, а тут вот еще Гришутка на

Page 9/103