Page 14 - Аленушкины сказки

хозяина.

– Ну, шабаш, ну, што поделаешь, Музгарко!.. Прокатилось наше красное летечко, а теперь
заляжем в берлоге…

На эти слова последовал легкий прыжок, и Музгарко очутился в избушке раньше хозяина.

– Не любишь зиму, а? – разговаривал старик с собакой, растопляя старую печь, сложенную
из дикого камня. – Не нравится, а?..

Колебавшееся в челе печки пламя осветило лавочку, на которой спал старик, и целый угол
избушки. Из темноты выступали закопченные бревна, покрытые кое-где плесенью,
развешанная в углу сеть, недоконченные новые лапти, несколько беличьих шкурок,
болтавшихся на деревянном крюку, а ближе всего сам старик – сгорбленный, седой, с
ужасным лицом. Это лицо точно было сдвинуто на одну сторону, так что левый глаз вытек и
закрылся припухшим веком. Впрочем, безобразие отчасти скрадывалось седой бородой. Для
Музгарки старик не был ни красив, ни некрасив.

Пока старик растоплял печь, уже рассвело. Серое зимнее утро занялось с таким трудом,
точно невидимому солнцу было больно светить. В избушке едва можно было рассмотреть
дальнюю стену, у которой тянулись широкие нары, устроенные из тяжелых деревянных плах.
Единственное окно, наполовину залепленное рыбьим пузырем, едва пропускало свет.
Музгарко сидел у порога и терпеливо наблюдал за хозяином, изредка виляя хвостом. Но и
собачьему терпенью бывает конец, и Музгарко опять слабо взвизгнул.

– Сейчас, не торопись, – ответил ему старик, придвигая к огню чугунный котелок с водой. –
Успеешь…

Музгарко лег и, положив остромордую голову в передние лапы, не спускал глаз с хозяина.
Когда старик накинул на плечи дырявый пониток, собака радостно залаяла и бросилась в
дверь.

– То-то вот у меня поясница третий день болит, – объяснил старик собаке на ходу. – Оно и
вышло, што к ненастью. Вона как снежок подваливает…

За одну ночь все кругом совсем изменилось, – лес казался ближе, река точно сузилась, а
низкие зимние облака ползли над самой землей и только не цеплялись за верхушки елей и
пихт. Вообще вид был самый печальный, а пушинки снега продолжали кружиться в воздухе и
беззвучно падали на помертвевшую землю. Старик оглянулся назад, за свою избушку – за
ней уходило ржавое болото, чуть тронутое кустиками и жесткой болотной травой. С
небольшими перерывами это болото тянулось верст на пятьдесят и отделяло избушку от
всего живого мира. А какая она маленькая показалась теперь старику, эта избушка, точно за
ночь вросла в землю…

К берегу была причалена лодка-душегубка. Музгарко первый вскочил в нее, оперся
передними лапами на край и зорко посмотрел вверх реки, туда, где выдавался мыс, и слабо
взвизгнул.

– Чему обрадовался спозаранку? – окликнул его старик. – Погоди, может, и нет ничего…

Собака знала, что есть, и опять взвизгнула: она видела затонувшие поплавки закинутой в
омуте снасти. Лодка полетела вверх по реке у самого берега. Старик стоял на ногах и гнал
лодку вперед, подпираясь шестом. Он тоже знал по визгу собаки, что будет добыча. Снасть
действительно огрузла самой серединой, и, когда лодка подошла, деревянные поплавки
повело книзу.

Page 14/103