Page 18 - Евпатий Коловрат

смотрели вокруг ласково, лучились такой светлой радостью, что при взгляде на княжну
улыбался всякий человек и забывал при этом про все свои горести-печали.

За весь обряд обручения Федор только один раз поднял глаза на свою невесту. Красота
Евпраксии ошеломила его и потрясла. Он вдруг почувствовал, что не стоит своей невесты и
что, обручаясь с ним, Евпраксия губит свой девичий век…

За столом он все время сидел, опустив очи, и видел только тонкие, с перламутровыми
ноготками пальцы Евпраксии, смущенно перебиравшие край шитого рушника, положенного на
колени нареченным жениху и невесте.

После смотрин Евпраксию затворили в тереме до свадьбы. На крылечко ее терема часто
выбегали девушки-швеи. Они пересмеивались с воинами, которые, невзначай будто,
проходили мимо, заломив молодецки шапку и заложив руки за кушак.

Глядя на веселых девушек, Федору думалось, что в тереме княжны не погасают смех и шутки.

Он заходил в терем несколько раз. Его, неловкого от смущения, не пускали дальше теплых
сеней. Здесь он передавал мамке узелок с подарками для Евпраксии: орехи, медовые
пряники и сласти, которые привозили гости с моря Хвалынского[10]. Тайно от матушки клал
Федор в узелок то золотой перстенек с камнем чистой воды, то веницейское ожерелье дивной
кружевной работы.

Пока девушка, вызванная мамкой, относила подарки Евпраксии, Федор сидел смирно на
рундуке и слушал речи мамки, которая выходила Евпраксию с младенчества. Лицо у мамки
отекшее, строгое, голос ворчливый: не по нраву старухе была Рязанская земля, и жених ей
казался неподходящим.

— Приехал этот пестун твой, Ополоница… Чем он умаслил князя Михаила Всеволодовича,
ума не приложу. Сватали нашу княжну в заморские страны именитые короли, от своих,
черниговских, и от киевских женихов отбою не было, а вот поди ж ты, досталась тебе… Уж
очень ты невесел, княжич, погляжу я. Заблекнет с тобой наша ясная касаточка…

Федор через силу улыбался и сжимал кулаки, охваченный желанием выбить из обидчицы
дух… И был рад, когда девушка, возвратившись от княжны, била ему челом,
благодарствовала от имени княжны за дары. Он поспешно уходил из сеней, не зная, что за
каждым его шагом следят из-за оконного косяка два веселых синих глаза.

Иногда на крыльце терема Евпраксии Федор ближнего черниговского боярина, присланного
князем-отцом на свадьбу дочери вместо себя, — высокого темнолицего красавца Истому
Большого Тятева. Истома уступал княжичу дорогу, кланялся с достоинством, но в разговоры
не вступал. Слышал Федор, что просится Истома у князя Юрия служить ему всей своей
родней, с людьми и холопами, но придавал этому большого значения: мало ли людей
уходило из киевской и черниговской Руси на вольную Оку!

О просьбе боярина Истомы князь Юрий поведал Ополонице и попросил совета.

Тот долго отмалчивался, потом, опасливо оглянувшись на дверь, ответил:

— Отговаривал я князя Михаила от посыла Истомы с княжной в Рязань, да не послушал меня
тот. Греха нам много будет через этого Истому…

Князь заинтересованно придвинулся к Ополонице.

— Прознал я в Чернигове, — продолжал тот, — от человека одного — теперь его в живых нет,
притиснул его легонько слуга мой недоросток Телемень, — прознал такое, что смутило мою

Page 18/96