Page 60 - Евпатий Коловрат

свежего льняного полотна рубашки мужу. В просторной горнице, примыкавшей к теплым
сеням, с самых сумерек, как только вносили свечи и каганцы, девушки рассаживались по
лавкам с юркими веретенами, тянули тонкие нити и запевали песни. Княгиня вместе с
мамками садилась к столу и начинала выкраивать из полотна пошиву.

Хорошо поют девушки, и под песню ловко работают руки швей!

Княгиня склонилась над шитьем. Ей представлялось: Федор бредет в темном поле один,
вокруг него свищет ветер, дождь сечет ему озябшее лицо…

Она встряхнула головой.

Ее спросила нянька:

— Что ты, свет-княгинюшка? Иль князя своего вспомнила?

— Вспомнила, — отвечала Евпраксия, и слезы вспыхнули у нее на пушистых ресницах.

Нянька нахмурила густые брови. Девичья песня оборвалась и погасла, будто заглушенная
строгим говором няньки:

— По всем городам и селам течет сейчас печаль. Ушли у всех мужья, братья, сыновья. Куда
ушли, что они там, в глухой дальней стороне, увидят, под каким ракитовым кустом сложат
буйны головы? Нет нам ни весточки, ни слуха…

Евпраксия остановила няньку:

— Ой, что ты кличешь беду, старая!

— Обойди, беда, порог наш, повисни на хвосте черной кошки! — прошептала нянька и
подняла на княгиню глаза: — Я не о князе твоем помыслила, сударушка. Федор Юрьевич был
на Рязани первым молодцом, и в этой беде не потеряется. Гляди, вернется скоро. А я толкую
о других: о ратниках и мужиках…

После длинного безмолвия опять завели тихую песню девушки. Они принялись величать
княгиню, весело притопывая о половицы, и посветлело на сердце у княгини Евпраксии…

К концу второго месяца безвестие начало смертно томить молодую княгиню. Она плохо стала
спать и часто отворачивалась от еды.

Разыгравшаяся непогода, непрестанные ветры, гудящие на потолках, нагнетали черную
тоску. Косые холодные дожди сменялись снежной крупой, ударявшей в слюдяные оконца. В
горнице стояла серая полутьма. Стремясь поближе к людям, Евпраксия часто уходила в
церковь. Но и молитвы не приносили успокоения.

И здесь не покидала Евпраксию дума о Федоре. Часто, крестясь и припадая на каменный пол,
она думала: «Велик ты, господи и многомилостлив. Отчего же не можешь ты вернуть мне
друга-мужа моего, зачем разлучил нас злой разлукой?»

Потом Евпраксия шла на высокое крыльцо своего терема.

Отсюда широко открывались луга за Осетром, почерневшая гряда лесов и извилистая лента
дороги с белесыми дождевыми лужами.

Прямо под крыльцом проходил островерхий городской тын, поставленный на крутом откосе
горы. Когда Евпраксия смотрела с крыльца вниз, у нее слегка кружилась голова.

Стоя на крыльце терема, княгиня успокаивалась: ей мнилось, что, всматриваясь в серую

Page 60/96