Page 147 - Преступление и наказание

Да что! За границу я прежде ездил, и всегда мне тошно бывало. Не то чтоб, а вот заря
занимается, залив Неаполитанский, море, смотришь, и как-то грустно. Всего противнее, что
ведь действительно о чем-то грустишь! Нет, на родине лучше: тут, по крайней мере, во всем
других винишь, а себя оправдываешь. Я бы, может, теперь в экспедицию на Северный полюс
поехал,121потому j'ai le vin mauvais,122и пить мне противно, а кроме вина ничего больше не
остается. Пробовал. А что, говорят, Берг в воскресенье в Юсуповом саду на огромном шаре
полетит,123попутчиков за известную плату приглашает, правда?
— Что ж, вы полетели бы?
— Я? Нет… так… — пробормотал Свидригайлов, действительно как бы задумавшись.
«Да что он, в самом деле, что ли?» — подумал Раскольников.
— Нет, документ меня не стеснял, — продолжал Свидригайлов раздумчиво, — это я
сам из деревни не выезжал. Да и уж с год будет, как Марфа Петровна в именины мои мне и
документ этот возвратила, да еще вдобавок примечательную сумму подарила. У ней ведь
был капитал. «Видите, как я вам доверяю, Аркадий Иванович», — право, так и выразилась.
Вы не верите, что так выразилась? А знаете: ведь я хозяином порядочным в деревне стал;
меня в околотке знают. Книги тоже выписывал. Марфа Петровна сперва одобряла, а потом
всё боялась, что я заучусь.
— Вы по Марфе Петровне, кажется, очень скучаете?
— Я? Может быть. Право, может быть. А кстати, верите вы в привидения?
— В какие привидения?
— В обыкновенные привидения, в какие!
— А вы верите?
— Да, пожалуй, и нет, pour vous plaire…124То есть не то что нет…
— Являются, что ли?
Свидригайлов как-то странно посмотрел на него.
— Марфа Петровна посещать изволит, — проговорил он, скривя рот в какую-то
странную улыбку.
— Как это посещать изволит?
— Да уж три раза приходила. Впервой я ее увидел в самый день похорон, час спустя
после кладбища. Это было накануне моего отъезда сюда. Второй раз третьего дня, в дороге,
на рассвете, на станции Малой Вишере; а в третий раз, два часа тому назад, на квартире, где
я стою, в комнате; я был один.
— Наяву?
— Совершенно. Все три раза наяву. Придет, поговорит с минуту и уйдет в дверь; всегда
в дверь. Даже как будто слышно.
— Отчего я так и думал, что с вами непременно что-нибудь в этом роде случается! —
проговорил вдруг Раскольников и в ту же минуту удивился, что это сказал. Он был в
сильном волнении.
— Во-от? Вы это подумали? — с удивлением спросил Свидригайлов, — да неужели?
Ну, не сказал ли я, что между нами есть какая-то точка общая, а?
— Никогда вы этого не говорили! — резко и с азартом ответил Раскольников.
— Не говорил?
— Нет!
— Мне показалось, что говорил. Давеча, как я вошел и увидел, что вы с закрытыми
глазами лежите, а сами делаете вид, — тут же и сказал себе: «Это тот самый и есть!»
— Что это такое: тот самый? Про что вы это? — вскричал Раскольников.
— Про что? А право, не знаю про что… — чистосердечно, и как-то сам запутавшись,
пробормотал Свидригайлов.
С минуту помолчали. Оба глядели друг на друга во все глаза.
— Всё это вздор! — с досадой вскрикнул Раскольников. — Что ж она вам говорит,
когда приходит?
— Она-то? Вообразите себе, о самых ничтожных пустяках, и подивитесь человеку: