Page 144 - Преступление и наказание

его разглядывал.
Раскольников не успел еще совсем раскрыть глаза и мигом закрыл их опять. Он лежал
навзничь и не шевельнулся. «Сон это продолжается или нет», — думал он и чуть-чуть,
неприметно опять приподнял ресницы поглядеть: незнакомый стоял на том же месте и
продолжал в него вглядываться. Вдруг он переступил осторожно через порог, бережно
притворил за собой дверь, подошел к столу, подождал с минуту, — всё это время не спуская
с него глаз, — и тихо, без шуму, сел на стул подле дивана; шляпу поставил сбоку, на полу, а
обеими руками оперся на трость, опустив на руки подбородок. Видно было, что он
приготовился долго ждать. Сколько можно было разглядеть сквозь мигавшие ресницы,
человек этот был уже немолодой, плотный и с густою, светлою, почти белою бородой…
Прошло минут с десять. Было еще светло, но уже вечерело. В комнате была
совершенная тишина. Даже с лестницы не приносилось ни одного звука. Только жужжала и
билась какая-то большая муха, ударяясь с налета об стекло. Наконец это стало невыносимо:
Раскольников вдруг приподнялся и сел на диване.
— Ну, говорите, чего вам надо?
— А ведь я так и знал, что вы не спите, а только вид показываете, — странно ответил
незнакомый, спокойно рассмеявшись. — Аркадий Иванович Свидригайлов, позвольте
отрекомендоваться…

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

I
«Неужели это продолжение сна?» — подумалось еще раз Раскольникову. Осторожно и
недоверчиво всматривался он в неожиданного гостя.
— Свидригайлов? Какой вздор! Быть не может! — проговорил он наконец вслух, в
недоумении.
Казалось, гость совсем не удивился этому восклицанию.
— Вследствие двух причин к вам зашел: во-первых, лично познакомиться пожелал, так
как давно уж наслышан с весьма любопытной и выгодной для вас точки; а во-вторых,
мечтаю, что не уклонитесь, может быть, мне помочь в одном предприятии, прямо
касающемся интереса сестрицы вашей, Авдотьи Романовны. Одного-то меня, без
рекомендации, она, может, и на двор к себе теперь не пустит, вследствие предубеждения, ну,
а с вашей помощью я, напротив, рассчитываю…
— Плохо рассчитываете, — перебил Раскольников.
— Они ведь только вчера прибыли, позвольте спросить?
Раскольников не ответил.
— Вчера, я знаю. Я ведь сам прибыл всего только третьего дня. Ну-с, вот что я скажу
вам на этот счет, Родион Романович; оправдывать себя считаю излишним, но позвольте же и
мне заявить: что ж тут, во всем этом, в самом деле, такого особенно преступного с моей
стороны, то есть без предрассудков-то, а здраво судя?
Раскольников продолжал молча его рассматривать.
— То, что в своем доме преследовал беззащитную девицу и «оскорблял ее своими
гнусными предложениями», — так ли-с? (Сам вперед забегаю!) Да ведь предположите
только, что и я человек есмь, et nihil humanum…112одним словом, что и я способен
прельститься и полюбить (что уж, конечно, не по нашему велению творится), тогда всё
самым естественным образом объясняется. Тут весь вопрос: изверг ли я или сам жертва? Ну
а как жертва? Ведь предлагая моему предмету бежать со мною в Америку или в Швейцарию,
я, может, самые почтительнейшие чувства при сем питал, да еще думал обоюдное счастие
устроить!.. Разум-то ведь страсти служит; я, пожалуй, себя еще больше губил, помилуйте!..
— Да совсем не в том дело, — с отвращением перебил Раскольников, — просто-
запросто вы противны, правы ль вы или не правы, ну вот с вами и не хотят знаться, и гонят