Page 154 - Преступление и наказание

попрекала; даже бесчеловечно била. Раз она найдена была на чердаке удавившеюся.
Присуждено, что от самоубийства. После обыкновенных процедур тем дело и кончилось, но
впоследствии явился, однако, донос, что ребенок был… жестоко оскорблен
Свидригайловым. Правда, всё это было темно, донос был от другой же немки, отъявленной
женщины и не имевшей доверия; наконец, в сущности, и доноса не было, благодаря
стараниям и деньгам Марфы Петровны; всё ограничилось слухом. Но, однако, этот слух был
многознаменателен. Вы, конечно, Авдотья Романовна, слышали тоже у них об истории с
человеком Филиппом, умершим от истязаний, лет шесть назад, еще во время крепостного
права.
— Я слышала, напротив, что этот Филипп сам удавился.
— Точно так-с, но принудила или, лучше сказать, склонила его к насильственной
смерти беспрерывная система гонений и взысканий господина Свидригайлова.
— Я не знаю этого, — сухо ответила Дуня, — я слышала только какую-то очень
странную историю, что этот Филипп был какой-то ипохондрик, какой-то домашний
философ, люди говорили «зачитался», и что удавился он более от насмешек, а не от побой
господина Свидригайлова. А он при мне хорошо обходился с людьми, и люди его даже
любили, хотя и действительно тоже винили его в смерти Филиппа.
— Я вижу, что вы, Авдотья Романовна, как-то стали вдруг наклонны к его
оправданию, — заметил Лужин, скривя рот в двусмысленную улыбку. — Действительно, он
человек хитрый и обольстительный насчет дам, чему плачевным примером служит Марфа
Петровна, так странно умершая. Я только хотел послужить вам и вашей мамаше своим
советом, ввиду его новых и несомненно предстоящих попыток. Что же до меня касается, то я
твердо уверен, что этот человек несомненно исчезнет опять в долговом отделении. Марфа
Петровна отнюдь никогда не имела намерения что-нибудь за ним закрепить, имея в виду
детей, и если и оставила ему нечто, то разве нечто самое необходимое, малостоящее,
эфемерное, чего и на год не хватит человеку с его привычками.
— Петр Петрович, прошу вас, — сказала Дуня, — перестанемте о господине
Свидригайлове. На меня это наводит тоску.
— Он сейчас приходил ко мне, — сказал вдруг Раскольников, в первый раз прерывая
молчание.
Со всех сторон раздались восклицания, все обратились к нему. Даже Петр Петрович
взволновался.
— Часа полтора назад, когда я спал, он вошел, разбудил меня и отрекомендовался, —
продолжал Раскольников. — Он был довольно развязен и весел и совершенно надеется, что я
с ним сойдусь. Между прочим, он очень просит и ищет свидания с тобою, Дуня, а меня
просил быть посредником при этом свидании. У него есть к тебе одно предложение; в чем
оно, он мне сообщил. Кроме того, он положительно уведомил меня, что Марфа Петровна за
неделю до смерти, успела оставить тебе, Дуня, по завещанию три тысячи рублей, и деньги
эти ты можешь теперь получить в самом скором времени.
— Слава богу! — вскричала Пульхерия Александровна и перекрестилась. — Молись за
нее, Дуня, молись!
— Это действительная правда, — сорвалось у Лужина.
— Ну-ну, что же дальше? — торопила Дунечка.
— Потом он сказал, что он сам не богат и всё имение достается его детям, которые
теперь у тетки. Потом, что остановился где-то недалеко от меня, а где? — не знаю, не
спросил…
— Но что же, что же он хочет предложить Дунечке? — спросила перепуганная
Пульхерия Александровна. — Сказал он тебе?
— Да, сказал.
— Что же?
— Потом скажу. — Раскольников замолчал и обратился к своему чаю.
Петр Петрович вынул часы и посмотрел