Page 58 - Преступление и наказание
P. 58
лошадей, несмотря на то что кучер раза три или четыре ему кричал. Удар кнута так разозлил
его, что он, отскочив к перилам (неизвестно почему он шел по самой середине моста, где
ездят, а не ходят), злобно заскрежетал и защелкал зубами. Кругом, разумеется, раздавался
смех.
— И за дело!
— Выжига какая-нибудь.
— Известно, пьяным представится да нарочно и лезет под колеса; а ты за него отвечай.
— Тем промышляют,49почтенный, тем промышляют…
Но в ту минуту, как он стоял у перил и всё еще бессмысленно и злобно смотрел вслед
удалявшейся коляске, потирая спину, вдруг он почувствовал, что кто-то сует ему в руки
деньги. Он посмотрел: пожилая купчиха, в головке50и козловых башмаках, и с нею девушка,
в шляпке и с зеленым зонтиком, вероятно дочь. «Прими, батюшка, ради Христа». Он взял, и
они прошли мимо. Денег двугривенный. По платью и по виду они очень могли принять его
за нищего, за настоящего собирателя грошей на улице, а подаче целого двугривенного он,
наверно, обязан был удару кнута, который их разжалобил.
Он зажал двугривенный в руку, прошел шагов десять и оборотился лицом к Неве, по
направлению дворца. Небо было без малейшего облачка, а вода почти голубая, что на Неве
так редко бывает. Купол собора, который ни с какой точки не обрисовывается лучше, как
смотря на него отсюда, с моста, не доходя шагов двадцать до часовни, так и сиял, и сквозь
чистый воздух можно было отчетливо разглядеть даже каждое его украшение. Боль от кнута
утихла, и Раскольников забыл про удар; одна беспокойная и не совсем ясная мысль занимала
его теперь исключительно. Он стоял и смотрел вдаль долго и пристально; это место было
ему особенно знакомо. Когда он ходил в университет, то обыкновенно, — чаще всего,
возвращаясь домой, — случалось ему, может быть раз сто, останавливаться именно на этом
же самом месте, пристально вглядываться в эту действительно великолепную панораму и
каждый раз почти удивляться одному неясному и неразрешимому своему впечатлению.
Необъяснимым холодом веяло на него всегда от этой великолепной панорамы; духом немым
и глухим полна была для него эта пышная картина… Дивился он каждый раз своему
угрюмому и загадочному впечатлению и откладывал разгадку его, не доверяя себе, в
будущее. Теперь вдруг резко вспомнил он про эти прежние свои вопросы и недоумения, и
показалось ему, что не нечаянно он вспомнил теперь про них. Уж одно то показалось ему
дико и чудно, что он на том же самом месте остановился, как прежде, как будто и
действительно вообразил, что может о том же самом мыслить теперь, как и прежде, и такими
же прежними темами и картинами интересоваться, какими интересовался… еще так недавно.
Даже чуть не смешно ему стало и в то же время сдавило грудь до боли. В какой-то глубине,
внизу, где-то чуть видно под ногами, показалось ему теперь всё это прежнее прошлое, и
прежние мысли, и прежние задачи, и прежние темы, и прежние впечатления, и вся эта
панорама, и он сам, и всё, всё… Казалось, он улетал куда-то вверх и всё исчезало в глазах
его… Сделав одно невольное движение рукой, он вдруг ощутил в кулаке своем зажатый
двугривенный. Он разжал руку, пристально поглядел на монетку, размахнулся и бросил ее в
воду; затем повернулся и пошел домой. Ему показалось, что он как будто ножницами
отрезал себя сам от всех и всего в эту минуту.
Он пришел к себе уже к вечеру, стало быть, проходил всего часов шесть. Где и как шел
обратно, ничего он этого не помнил. Раздевшись и весь дрожа, как загнанная лошадь, он лег
на диван, натянул на себя шинель и тотчас же забылся…
Он очнулся в полные сумерки от ужасного крику. Боже, что это за крик! Таких
неестественных звуков, такого воя, вопля, скрежета, слез, побой и ругательств он никогда
еще не слыхивал и не видывал. Он и вообразить не мог себе такого зверства, такого
исступления. В ужасе приподнялся он и сел на своей постели, каждое мгновение замирая и
мучаясь. Но драки, вопли и ругательства становились всё сильнее и сильнее. И вот, к
величайшему изумлению, он вдруг расслышал голос своей хозяйки. Она выла, визжала и
причитала, спеша, торопясь, выпуская слова так, что и разобрать нельзя было, о чем-то