Page 76 - Преступление и наказание

— Это правда, — процедил Зосимов.
— Врешь ты, деловитости нет, — вцепился Разумихин. — Деловитость приобретается
трудно, а с неба даром не слетает. А мы чуть не двести лет как от всякого дела отучены…
Идеи-то, пожалуй, и бродят, — обратился он к Петру Петровичу, — и желание добра есть,
хоть и детское; и честность даже найдется, несмотря на то что тут видимо-невидимо
привалило мошенников, а деловитости все-таки нет! Деловитость в сапогах ходит.
— Не соглашусь с вами, — с видимым наслаждением возразил Петр Петрович, —
конечно, есть увлечения, неправильности, но надо быть и снисходительным: увлечения
свидетельствуют о горячности к делу и о той неправильной внешней обстановке, в которой
находится дело. Если же сделано мало, то ведь и времени было немного. О средствах и не
говорю. По моему же личному взгляду, если хотите, даже нечто и сделано: распространены
новые, полезные мысли, распространены некоторые новые, полезные сочинения, вместо
прежних мечтательных и романических; литература принимает более зрелый оттенок;
искоренено и осмеяно много вредных предубеждений… Одним словом, мы безвозвратно
отрезали себя от прошедшего, а это, по-моему, уж дело-с…
— Затвердил! Рекомендуется, — произнес вдруг Раскольников.
— Что-с? — спросил Петр Петрович, не расслышав, но не получил ответа.
— Это всё справедливо, — поспешил вставить Зосимов.
— Не правда ли-с? — продолжал Петр Петрович, приятно взглянув на Зосимова. —
Согласитесь сами, — продолжал он, обращаясь к Разумихину, но уже с оттенком некоторого
торжества и превосходства, и чуть было не прибавил: «молодой человек», — что есть
преуспеяние, или, как говорят теперь, прогресс, хотя бы во имя науки и экономической
правды…
— Общее место!
— Нет, не общее место-с! Если мне, например, до сих пор говорили: «возлюби», и я
возлюблял, то что из того выходило? — продолжал Петр Петрович, может быть с излишнею
поспешностью, — выходило то, что я рвал кафтан пополам, делился с ближним, и оба мы
оставались наполовину голы, по русской пословице: «Пойдешь за несколькими зайцами
разом, и ни одного не достигнешь». Наука же говорит: возлюби, прежде всех, одного себя,
ибо всё на свете на личном интересе основано.66Возлюбишь одного себя, то и дела свои
обделаешь как следует, и кафтан твой останется цел. Экономическая же правда прибавляет,
что чем более в обществе устроенных частных дел и, так сказать, целых кафтанов, тем более
для него твердых оснований и тем более устраивается в нем и общее дело. Стало быть,
приобретая единственно и исключительно себе, я именно тем самым приобретаю как бы и
всем и веду к тому, чтобы ближний получил несколько более рваного кафтана и уже не от
частных, единичных щедрот, а вследствие всеобщего преуспеяния. Мысль простая, но, к
несчастию, слишком долго не приходившая, заслоненная восторженностью и
мечтательностию, а казалось бы, немного надо остроумия, чтобы догадаться…
— Извините, я тоже неостроумен, — резко перебил Разумихин, — а потому
перестанемте. Я ведь и заговорил с целию, а то мне вся эта болтовня-себятешение, все эти
неумолчные, беспрерывные общие места, и всё то же да всё то же, до того в три года
опротивели, что, ей-богу, краснею, когда и другие-то, не то что я, при мне говорят. Вы,
разумеется, спешили отрекомендоваться в своих познаниях, это очень простительно, и я не
осуждаю. Я же хотел только узнать теперь, кто вы такой, потому что, видите ли, к общему-то
делу в последнее время прицепилось столько разных промышленников, и до того исказили
они всё, к чему ни прикоснулись, в свой интерес, что решительно всё дело испакостили. Ну-
с, и довольно!
— Милостивый государь, — начал было господин Лужин, коробясь с чрезвычайным
достоинством, — не хотите ли вы, столь бесцеремонно, изъяснить, что и я…
— О, помилуйте, помилуйте… Мог ли я?.. Ну-с, и довольно! — отрезал Разумихин и
круто повернулся с продолжением давешнего разговора к Зосимову.
Петр Петрович оказался настолько умен, чтобы тотчас же объяснению поверить. Он,