Page 81 - Преступление и наказание

семнадцати, почти все с глазами подбитыми.
Его почему-то занимало пенье и весь этот стук и гам, там, внизу… Оттуда слышно
было, как среди хохота и взвизгов, под тоненькую фистулу разудалого напева и под гитару,
кто-то отчаянно отплясывал, выбивая такт каблуками. Он пристально, мрачно и задумчиво
слушал, нагнувшись у входа и любопытно заглядывая с тротуара в сени.

Ты мой бутошник прикрасной
Ты не бей меня напрасно! —

разливался тоненький голос певца. Раскольникову ужасно захотелось расслушать, что
поют, точно в этом и было всё дело.
«Не зайти ли? — подумал он. — Хохочут! Спьяну. А что ж, не напиться ли пьяным?»
— Не зайдете, милый барин? — спросила одна из женщин довольно звонким и не
совсем еще осипшим голосом. Она была молода и даже не отвратительна — одна из всей
группы.
— Вишь, хорошенькая! — отвечал он, приподнявшись и поглядев на нее.
Она улыбнулась; комплимент ей очень понравился.
— Вы и сами прехорошенькие, — сказала она.
— Какие худые! — заметила басом другая, — из больницы, что ль, выписались?
— Кажись, и генеральские дочки, а носы всё курносые!74— перебил вдруг
подошедший мужик, навеселе, в армяке нараспашку и с хитро смеющейся харей. — Вишь,
веселье!
— Проходи, коль пришел!
— Пройду! Сласть!
И он кувыркнулся вниз.
Раскольников тронулся дальше.
— Послушайте, барин! — крикнула вслед девица.
— Что?
Она законфузилась.
— Я, милый барин, всегда с вами рада буду часы разделить, а теперь вот как-то совести
при вас не соберу. Подарите мне, приятный кавалер, шесть копеек на выпивку!
Раскольников вынул сколько вынулось: три пятака.
— Ах, какой добреющий барин!
— Как тебя зовут?
— А Дуклиду спросите.
— Нет уж, это что же, — вдруг заметила одна из группы, качая головой на Дуклиду. —
Это уж я и не знаю, как это так просить! Я бы, кажется, от одной только совести
провалилась…
Раскольников любопытно поглядел на говорившую. Это была рябая девка, лет
тридцати, вся в синяках, с припухшею верхнею губой. Говорила и осуждала она спокойно и
серьезно.
«Где это, — подумал Раскольников, идя далее, — где это я читал, как один
приговоренный к смерти, за час до смерти, говорит или думает, что если бы пришлось ему
жить где-нибудь на высоте, на скале, и на такой узенькой площадке,75чтобы только две ноги
можно было поставить, — а кругом будут пропасти, океан, вечный мрак, вечное уединение и
вечная буря, — и оставаться так, стоя на аршине пространства, всю жизнь, тысячу лет,
вечность, — то лучше так жить, чем сейчас умирать! Только бы жить, жить и жить! Как бы
ни жить — только жить!.. Экая правда! Господи, какая правда! Подлец человек! И подлец
тот, кто его за это подлецом называет», — прибавил он через минуту.
Он вышел в другую улицу: «Ба! „Хрустальный дворец“! Давеча Разумихин говорил про
„Хрустальный дворец“. Только, чего бишь я хотел-то? Да, прочесть!.. Зосимов говорил, что в
газетах читал…»